Похититель душ - Энн Бенсон Страница 17

Здесь, в Авиньоне, уже началась настоящая весна, матушка. В реке поднялась вода от прошедших дождей, и глаз радуют яркие краски. Земля готовится к чудесному возрождению Всевышнего, и меня наполняет радость, когда я встаю со своей кровати по утрам, ведь в мире столько всего, за что мы возносим Ему благодарность.

Я знаю, на севере еще, наверное, холодно, а у нас уже было несколько жарких дней, и я с нетерпением жду, когда можно будет снять теплую сутану и сменить ее на более легкую…

Рядом никого не было, я провела рукой по краю своего покрова и громко проговорила:

– Да, сынок, я прекрасно понимаю твое желание снять лишнюю одежду.

В его письмах всегда было много ласковых слов, обращенных ко мне, но он почти не сообщал никаких новостей, потому что его положение требовало сдержанности. И тем не менее в этом послании я обнаружила чудесные подробности, имевшие отношение к тому, что он написал раньше.

Каждый день у меня появляются новые обязанности, и, судя по всем признакам, мне полностью доверяют. Ходят слухи, что я скоро получу повышение… Иногда я сам удивляюсь своему везению… Мне снова хочется выразить свою безграничную признательность милорду Жилю за помощь, которую он мне оказал благодаря своему влиянию…

Благодарные слуги милорда – мы оба, Жан и я, как же мы похожи. Гораздо больше, чем он с отцом, который был воином, коим Жан никогда не мог стать. Но Мишель был сыном Этьена во всем – в манерах, в мимике, в пристрастиях. Они так сильно походили друг на друга, что милорд Жиль часто говорил об этом, даже после того, как Мишель исчез.

– Близнецы, а не отец с сыном – и оба такие красавцы. У вашего Мишеля было ангельское лицо, – говорил он.

У Этьена тоже; впрочем, это дело вкуса. Однако я была согласна с мнением милорда относительно их внешности.

Мой дорогой сын, я горжусь тем, что ты успешно продвигаешься вверх и вскоре займешь более высокое положение, впрочем, меня это нисколько не удивляет, – написала я перед тем как покинуть аббатство. - Уверена, очень скоро ты сообщишь мне, что теперь к тебе следует обращаться «монсеньор», и сердце мое наполняется ликованием, когда я думаю об уважении и почестях, которых ты удостоишься. Покровительство милорда Жиля, конечно же, помогло тебе получить место в Авиньоне, но все остальное ты сделал собственными руками, благодаря своему усердию, а не влиянию милорда Жиля, в особенности если учесть, что в последнее время оно идет на убыль.

Здесь, в Нанте, что-то происходит…

Я рассказала ему о том, что случилось у мадам ле Барбье, с самого начала и до конца.

Я несколько раз слышала ту песенку, о которой ты мне написал в своем предыдущем письме, про то, что кто-то ест маленьких детей! Его преосвященство не слишком мною доволен, но не запретил поездить по окрестностям и поговорить с разными людьми, чтобы понять, что за всем этим скрывается.

По-видимому, на тех, с кем я встречалась и кому задавала вопросы, я производила странное впечатление – аббатиса бродит по окрестностям Нанта и спрашивает, не пропадали ли у кого-нибудь дети. Хотя я искала то, что его преосвященство, скорее всего, назвал бы сплетнями, я не сомневалась, что сама стану причиной появления необычных разговоров и слухов.

– Клянусь всеми святыми, – будут говорить под каким-нибудь окном или у прилавка на рынке, – святая мать окончательно лишилась рассудка… Я видела это собственными глазами…

Ладно, не имеет значения. Я покинула убежище епископского дворца в Нанте во вторник за неделю до Пасхи, чтобы выяснить, является ли история путника из Сен-Жан-д'Анжели, добравшаяся до Авиньона в виде песенки, пересказом реальных событий или вымыслом какого-нибудь безумца, спаси Господи тех, кто становится жертвой полной луны. Мне выделили ослика, а не лошадь.

– Учитывая, что вас никто не сопровождает, так будет лучше, – заверил меня конюх, что подразумевало: «Никто не попытается отнять его у вас».

Его слова заставили меня задуматься, и я собралась снять с шеи тонкую золотую цепочку, которую носила постоянно и которая досталась мне от матери. До того как ее прибрал Бог, а мой Этьен еще оставался со мной, цепочка всегда была у нее на шее. Она никогда не говорила, откуда появилась эта вещица – от отца или, может быть, входила в приданое. В последние годы, когда цепочка стала казаться мне частью моего тела, я не раз спрашивала себя, не подарок ли это какого-нибудь верного поклонника или прежнего возлюбленного. Моя мать всегда была привлекательной женщиной, по крайней мере пока смертельная болезнь не отняла у нее все силы, превратив в подобие скелета.

Она умерла почти незаметно, потому что в тот день в семействе де Ре случилась неприятность. У леди Мари де Краон де Лаваль была маленькая собачка с хвостом крючком и очень короткой шерстью песочного цвета. Ее подарил купец из-за южного моря, что за Святой землей, где кожа у людей, как говорят, темнее, чем у самого черного мавра, хотя я не очень верю в такое безумное утверждение. Миледи так любила свою питомицу, что порой смотреть на это было невыносимо. Собачка не лаяла, а жалобно подвывала, юный лорд Жиль ужасно от этого раздражался и постоянно ее мучил. Я знала, что он ревновал ее к матери, уделявшей животному больше внимания, чем собственному сыну. Поэтому, когда ее обнаружили подвешенной за хвост, ни у кого не возникло сомнений относительно того, кто это сделал. На теле собачки не нашли никаких ран, так что мы не могли сразу сказать, как она умерла. Но то, что она умерла, было очевидно.

– Он ее задушил, – заявила наша повитуха. Но откуда она могла знать?

– Посмотрите под мех на шее – увидите темные синяки. Я видела такие, когда мужчины дрались на кулаках, без всякого оружия.

Мне всегда было интересно, почему мадам Катрин Карли с таким пристальным вниманием следила за милордом. Ведь именно она опоздала к постели его матери, когда он родился. И она множество раз повторяла, что его появление на свет сопровождалось дурными предзнаменованиями.