Еще жива - Алекс Адамс Страница 17

Рассматриваю его силуэт. Не очень крупный, но выглядит физически крепким, жилистый, хотя и не мускулистый. Одного со мной роста, если я стану на высокие каблуки. Я одолею его. Если я дождусь подходящего момента, я смогу с ним справиться. Я надеюсь. Ради Лизы. Ради себя. Ничто не может остановить меня на пути к кораблю.

— Прости, — шепчу я, надеясь, что Лиза простит.

— Я тебе покажу кое-что. Но если будешь шуметь, я оторву твою дурацкую голову. Кивни, если поняла.

Я киваю, показывая, что поняла. Хотя, по правде сказать, еще никогда в своей жизни я не понимала так мало, как сейчас.

Каменное чудовище притаилось на поле за околицей села, зловеще сияя в темноте своим единственным глазом. И этот одноглазый зверь принадлежал иному миру.

Теперь мой захватчик двигается медленно, с осторожностью ступая по росистой траве. Он тащит меня за собой, и я не вижу веских причин не подчиняться ему. Он владеет информацией во всей полноте, а все, что есть у меня, — это дурные предчувствия, наполняющие мое сердце леденящим ужасом.

Когда мы подходим к окну, он отталкивает меня в тень, прикладывает палец к губам и поднимает лицо к мутному стеклу.

Я тоже хочу посмотреть. Мне нужно посмотреть. Даже если все ужасы земли собраны в этом амбаре, мне нужно заглянуть туда.

Этот светловолосый человек, со скулами такими высокими и острыми, что ими можно резать холодное мясо, почувствовал мое острое желание и удовлетворил его.

С балок, более толстых, чем мое бедро, свисают крючья — испанские вопросительные знаки, ставящие вопрос, ответ на который я хотела бы не знать. Но я знаю, знаю, что здесь происходит, и сильно жалею об этом. Я — городская девушка, там родилась и выросла. Мясо ко мне попадало уже расфасованным, обработанным консервантами и с ценником. Но здесь мясо бродило стадами.

Полдюжины выживших из этой деревни, одетых в отрепья, собрались здесь. Я приглядываюсь, изучаю пространство, охватывая все целиком, потом разбирая на фрагменты логово, которое тут устроили эти существа, когда-то бывшие людьми. Кости и солома цвета ржавчины всюду разбросаны по амбару. Разлагающаяся запекшаяся кровь. Старые кости, обглоданные до блеска, принадлежат курам и другим домашним животным. Их разламывали надвое и высасывали костный мозг. Кучи пустых консервных банок ржавеют по углам. Грязные обертки от продуктов устилают пол ковром, который никогда не сгниет. По стенам развешаны никому теперь не нужные инструменты. Урожаи больше не созревают под яркой осенней луной.

Один из обитателей амбара отделился от остальных, подполз к деревянному ведру колодезной воды; остро выступающие кости образовывают ряд шипов на его спине, и мне больно на него смотреть. Шипы содрогаются, пока он пьет. Удовлетворившись, он усаживается на корточки, вода ручейками сбегает с его лица на испачканную пищей грудь. Его изодранная в клочья рубаха пропитана засохшей кровью животных. Остальные собрались неровным кругом, глядя куда-то вверх: что-то приковало их внимание. Туда же скользит и мой взгляд, минуя перекрещивающиеся балки, пока не натыкается на что-то бело-голубое. Мое сердце останавливается.

Лиза.

Отчаяние и ужас, должно быть, загнали ее так высоко. Я не понимаю, каким образом она туда попала, но не в этом дело: она смогла это сделать, стремясь к относительной безопасности.

Мои плечи вздрагивают от непреодолимого желания броситься к ней. Незнакомец оттягивает меня от окна, разворачивает, пока Лиза не исчезает из моего поля зрения. Он уводит меня от амбара по направлению к деревне.

Я цепляюсь за мокрую полу его куртки. Слишком темно, чтобы рассмотреть, но я помню, что она бледно-зеленого цвета, наподобие военной формы.

— Ты говорил, Лиза мертва.

— Она мертва. Или она будет таковой, когда я сотру это место с лица земли.

Сейчас я замечаю груз за его спиной: рюкзак, полный тайн.

— Это ты был тогда в той церкви, правда?

Он ничего не говорит, только неопределенно мычит.

— Ты не можешь этого сделать, пока она там. Я не позволю.

— У тебя нет выбора.

Тогда

Ваза тяжелее, чем кажется. Как будто внутри нее песок. Или, может быть, благие намерения. Когда я наклоняю ее от себя, наполовину положив на мягкий диван, не происходит ровным счетом ничего.

Внутри что-то шевельнулось. Послышался тихий шорох, словно от трущейся о саму себя сброшенной змеиной шкуры. По моей спине пробегает озноб.

Опускаюсь на колени, погружая их в ворс бежевого ковра, чтобы выполнить предписание доктора Роуза. Возможно, посмотрев на ее дно, я обнаружу подсказку, что там внутри. Но ничего особенного, совершенно ничего. Гладкая, напоминающая покрытую мелом поверхность. На ковре остался едва видимый пыльный след. Не могу удержаться, чтобы не провести кончиками пальцев по дешевому материалу. Своей шелковистой мягкостью пыль напоминает крахмал.

Вздох разочарования вырывается из моих легких. Я хотела, чтобы там было хоть что-нибудь. Хотя бы наклейка с надписью «Сделано в Китае».

На этот раз доктор Роуз не дожидается, когда я заговорю. Мы устроились в своих респектабельных креслах и ролях, или я только так думаю, пока он не отодвигает свой блокнот в сторону. Я непроизвольно закидываю ногу на ногу и кладу руки со сцепленными пальцами на верхнее колено. Образец пристойности и благоразумия. Оборонительная поза.

Он поглощает меня темным взглядом, а затем опрокидывает неожиданным вопросом:

— Вы тоже хотите меня?

— Да. И нет.

Откинувшись, доктор Роуз ослепляет своей улыбкой, которая заставляет меня пожалеть, что мы встретились именно здесь, где мое психическое здоровье находится под вопросом.

— Принимаю этот ответ. Пока.

Я внутренне вздрагиваю, потому что «пока» предполагает, что я, по его мнению, стою того, чтобы этого дождаться. Чтобы добиться. Однако часть меня негодует, так как, невзирая на мой отказ, он прет напролом, как бульдозер, будто мое «нет, спасибо» ничего не значит.

Секунду он пристально смотрит на меня, и я чувствую себя голой. Обычно здесь только моя душа испытывает ощущение наготы, но сейчас и тело тоже. Мои соски твердеют. Я тяжело глотаю.

— Вам снился опять этот сон?

— Что?

Он никогда не начинает первым. Никогда меня не подталкивает. Но сейчас он нарушает все правила. Блокнот снова у него на колене, и он сидит вот так, ожидая, с ручкой в правой руке. Это, по крайней мере, как обычно.

— Ваза.

— Ах да.

Ваза, ваза, ужасная ваза. Словно опухоль в моем сознании. Будто рак, который растет, питаясь моими ошибками, а ваза старательно все подмечает. Было ли это масло? Маргарин? Слишком много говядины? Слишком долгое ожидание сигнала готовности в микроволновке? Что я сделала такого, чтобы кто-то счел необходимым проникнуть в мой дом и оставить там эту доисторическую загадку? Я мысленно перебираю факты своей биографии в поисках отгадки и ничего не нахожу.