Карибский реквием - Брижит Обер Страница 17

Даг проснулся рано на заре. На подоконнике самозабвенно распевала какая-то птица. Он сел на краю постели и стал вглядываться в горизонт. Море казалось неспокойным, длинные волны накатывали одна на другую с приглушенным шумом. Без четверти шесть. В гостинице было еще тихо, но он уже уловил первые признаки пробуждающейся жизни. Открывались двери, скрипел грузовой лифт, позвякивала посуда… Даг зевнул. Он хорошо выспался, за ночь не проснулся ни разу, но почему-то не чувствовал себя по-настоящему отдохнувшим.

Даг поднялся и облокотился на подоконник, с удовольствием подставив лицо соленому ветру. Отель «Тулулу» находился на самом берегу. Даг заказал себе комнату сразу после разговора с доктором Джонсом. Рассеянно прожевав жареную дораду и не почувствовав вкуса, он поднялся к себе в комнату, намереваясь лечь спать. В голове гудело от разговоров, которые ему пришлось вести в последние два дня. Так всегда и бывало: они вертелись в его мозгу, словно кто-то без конца прокручивал вперемешку кадры из фильма. И вдруг внезапно всё становилось на место, и фильм выстраивался в нужном порядке. Но сейчас в голове был полный кавардак. Джонс, отец Леже, Джон Луазо, мисс Мартинес, Лоран, Шарлотта – все перепутались и болтали наперебой в его черепе, который уже трещал от их трескотни.

Он посмотрел, как бросается на добычу ласточка, услышал ее пронзительный крик, когда она, слегка коснувшись поверхности воды, вновь взмыла, торжествуя победу, и тут же оказалась жертвой преследования собственных сородичей, которые с истеричным визгом накинулись на нее. На море было слишком большое волнение, рыбаки сегодня не выйдут. Волны перекатывались аккуратными валиками: идеальная погода для серфинга. Даг потянулся, захрустел пальцами: эта привычка выводила из себя отца и стоила ему в свое время множества оплеух. На нижней террасе официанты, обмениваясь шутками по-креольски, накрывали столы к завтраку. Даг выучил креольский язык с теткой, английский с родителями, французский в школе и нидерландский на Сант-Мартен. Его детство на Дезираде осталось лишь далеким воспоминанием. Проведя большую часть своего свободного времени в англоязычной части Антильских островов, он понемногу растерял свою «французскость», так что теперь, когда ему доводилось оказаться на территории заморских департаментов Франции, чувствовал себя как за границей.

Программа на сегодняшний день была проста: узнать о Луисе Родригесе и обстоятельствах его смерти. Затем связаться с этим типом из социальной службы, как его там, Лонге. Затем, если и это ни к чему не приведет, вернуться домой и сообщить Лестеру, что это тупик…

Но…

Но было во всем этом деле что-то не совсем ясное, что Даг смог учуять своим собачьим нюхом, какой-то едва уловимый гнилостный запашок: здесь попахивало обманом и жульничеством. В старых шкафах, как и положено, таились старые скелеты, но здесь было что-то другое. Словно в картинах, где под недавно положенным слоем живописи скрывается настоящее полотно. Кое-кто попытался изобразить красивую историю, но…

Но… в анонимном письме говорилось об убийстве, и дотошный ассистент патологоанатома высказал ту же гипотезу.

Но… получательница письма и дотошный ассистент умерли в один короткий промежуток времени. И что из того?

Даг покачал головой. Прежде всего душ, затем Родригес, потом Лонге. Тогда и только тогда наступит время для гипотез.

Стоя под душем с куском мыла в руке, он вдруг застыл. Как эти шестерки Вурта смогли его отыскать? Выходит, они следили за ним с самого начала? И он этого даже не заметил? «Похоже, ты уже никуда не годишься, приятель, – сказал он себе, растирая грудь. – Ты становишься старым и тупым».

Но тот самый, едва уловимый гнилостный запашок по-прежнему преследовал его.

Он быстро оделся, решил, что надевать куртку не станет, потому что слишком жарко, а это значит, что оружие положить будет некуда. Во всяком случае, шестое чувство подсказывало, что Вурт теперь десять раз подумает, прежде чем подсылать к нему другую команду. Почувствовав голод, он спустился позавтракать. Терраса была почти пуста, только влюбленная пара, что-то мурлыкавшая по-немецки, и светлокожая мать семейства, в черных очках, с двумя мальчишками, которые постоянно переругивались. Прежде чем сесть за столик, Даг вежливо поприветствовал ее, и женщина ответила рассеянной улыбкой, ей было не до него: она едва успевала раздавать подзатыльники детям, перепачкавшимся маслом. На ней была майка с вырезом, глубоко открывающим грудь, и Даг лицемерно опустил глаза. Ноги тоже были красивые: стройные и мускулистые, ляжки едва прикрыты черными хлопчатобумажными шортиками. Подошедший официант прервал его наблюдения, и он сосредоточился на завтраке.

Он жадно проглотил свою яичницу с ветчиной и тосты, запил все это несколькими чашками черного, очень сладкого кофе и только тогда почувствовал, что наконец наелся. Удивленная дама сурово разглядывала его из-под очков; он колебался, закурить или не стоит, потом все-таки решился и взял сигарету. В конце концов, сколько можно? Доколе его будут терроризировать все, даже случайно встреченные дамы? Один из мальчишек показал ему язык, и Даг, не желая оставаться в долгу, исподтишка продемонстрировал средний палец.

Докурив сигарету, он попросил дежурного администратора зарезервировать ему билет на Бас-Тер, в Гваделупу. Затем неторопливым шагом отправился в газетный киоск, он же табачная лавка-бар-бакалея, и скупил газеты за два предыдущих дня. Продавец этому ничуть не удивился: бывало, что люди приходили из своих деревенек лишь раза два в неделю, и понятие «свежие новости» здесь весьма относительно.