Сто шесть ступенек в никуда - Барбара Вайн Страница 17

Я отвечаю, но мне самой ответ кажется глупым, уклончивым и фальшивым:

— Тогда не приходило.

— Тогда — конечно. А во время суда? Я имею в виду, когда стали известны подробности ее прошлого? А мне, должна признаться, приходило. Я знала об играх Сайласа. Прекрасно понимала, на что он способен, знала о его пьянстве, но все равно думала, что его застрелила Белл. О, Элизабет, давай как-нибудь встретимся и все это обсудим. Было бы здорово, тебе не кажется? Ты бываешь в наших краях? — Слава богу, она продолжает, не дожидаясь ответа. — Нет, думаю, не бываешь. Нам нужно встретиться в Лондоне. Мы сохранили ту квартиру — ну, конечно, ты знаешь, если разговаривала с Мирандой. Послушай, я обязательно тебе перезвоню, дам телефон Белл, и мы обо всем договоримся. Точно сказать не могу, но это будет сегодня, можешь не сомневаться. Пока. Потом поговорим.

Фелисити всегда отличалась способностью изматывать людей, которые находились рядом или с которыми она просто разговаривала по телефону. Общение может быть приятным, но с ней оно напоминало изнурительное сражение. Другие, как, например, Козетта, умели подбодрить собеседника, поддержать его, создать ощущение комфорта и удовлетворенности одним лишь умением внимательно слушать и в нужный момент задавать наводящие вопросы. Вернувшись домой из Торнхема после смерти Сайласа Сэнджера — на следующий день леди Тиннессе бесцеремонно выставила нас с Эльзой, — я рассказала о происшествии Козетте. Она внимательно слушала, и ее интерес выглядел искренним. К тому времени Фелисити уже посвятила Эльзу, меня, Паулу и свою сестру в подробности игр Сайласа.

У него было оружие: дробовик двенадцатого калибра и револьвер «кольт», купленный, как утверждал Сайлас, у владельца палатки, который торговал серебром на рынке Портобелло-роуд. У Сайласа была страсть к огнестрельному оружию, удовлетворить которую в этой стране не так-то просто; коллекционировать оружие, получить соответствующую лицензию и так далее мог только благонадежный гражданин без криминального прошлого, готовый к неожиданным визитам полиции. У Сайласа, естественно, лицензии не было. Фелисити рассказала нам, что он часто играл с «кольтом» в «русскую рулетку», причем из всех его игр эта была самой невинной.

— Такие, как Сайлас, не кончают жизнь самоубийством, но в отличие от остальных они ни в грош не ставят свою жизнь. Совершают всякие безрассудства, искушают судьбу. — Мне показалось, что Фелисити произнесла эти слова задумчивым тоном, словно была не прочь, чтобы ее тоже причисляли к этой категории. — Знаете, вроде того, как Кармен ходит в самые опасные места, охотится за самыми опасными мужчинами. — Мы не знали. По крайней мере, я тогда еще не слышала «Кармен», даже в записи. — А в конце ей не обязательно умирать, она без труда может избежать смерти, но слишком горда, чтобы бежать от судьбы — да и что ей остается?

Может, Фелисити намекала, что Сайлас точно такой же? Или имела в виду совсем другое — если довести аналогию с «Кармен» до конца, до самого последнего акта?

Она сказала, что Сайлас любил инсценировать расстрел. Я так и не поняла, участвовала ли Фелисити в подобных играх или только слышала о них. Если участвовала, то я могу понять ее желание, чтобы Эсмонд Тиннессе, пуританин и приверженец англиканской церкви, ничего об этом не знал; возможно, именно поэтому она решила не рисковать и ничего нам не говорила. Как бы то ни было, Фелисити рассказала, что Сайлас, зарядив дробовик или «кольт», заставлял свою женщину, предположительно Белл, связывать его и затыкать рот кляпом. Женщина не знала, какое оружие заряжено. Она должна была выбрать револьвер или дробовик и выстрелить в Сайласа, будто солдат из расстрельной команды. Разумеется, и Белл, и ее предшественницы плохо стреляли; Сайлас обучил их основам обращения с оружием, не более того. Фелисити сказала, что после расставания с Сайласом она однажды видела его с рукой на перевязи, и он сказал, что это огнестрельное ранение. Фелисити пришла к выводу, что женщина угадала (или не угадала) оружие, но немного промахнулась.

Сайлас никогда не стрелял в птиц или животных — его это не интересовало; кроме того, он был вегетарианцем. Еще одна его игра заключалась в том, чтобы заставлять свою девушку стрелять по мишени якобы для тренировки, и как только она — я не сомневаюсь, что один раз это точно была сама Фелисити, — прицеливалась и спускала курок, Сайлас бросался между стрелком и мишенью. Ему нравился неприкрытый ужас, потеря самообладания, крики.

— А в последний раз он тоже устроил нечто подобное? — спросила Козетта.

— Не знаю. Наверное, никто не знает.

— Та девушка по имени Белл должна знать.

— Даже если и так, она все равно не скажет.

Мы — Эсмонд, Белл и я — пошли к коттеджу сквозь ветер и тьму. Неужели в декабре месяце в четыре часа дня бывает так темно? Я помню тьму и шок, который испытала, когда увидела проступивший из мглы коттедж и поняла, что Белл не оставила включенным свет. По крайней мере, она не заперла входную дверь, а лишь закрыла на щеколду, как было принято поступать с парадной дверью в Торнхем-Холле. Мы вошли, включили свет и увидели на полу мертвого Сайласа Сэнджера.

Думаю, именно в этот момент Эсмонд заметил меня. Понимаете, после того, как мы покинули Торнхем-Холл, никто не произнес ни слова. Эсмонд заметил меня, повернулся и сказал нечто вроде того, что мне здесь не место и я не должна такое видеть. Но было уже поздно. Я увидела, и Эсмонд тоже, и лицо у него побледнело.

Могло быть и хуже. Помню, такая мысль мелькнула у меня в голове. Лицо Сайласа осталось целым. Он выстрелил себе в шею, раздробив, как потом выяснилось, позвоночник. Сайлас лежал в луже крови, а его лицо напомнило мне картины — имя им легион — с изображением Иоанна Крестителя, вернее, головы Иоанна Крестителя на окровавленном блюде, которое держит Саломея. Его лицо было прозрачным, зеленовато-белым, с бледными губами, темно-рыжими курчавыми волосами и бородой и выглядело спокойным и каким-то молодым. Я думала, что смогу смотреть на этого мертвого мужчину отстраненно, просто с любопытством, не испытывая тошноты или физического отвращения. Какое-то время я держалась, но потом почувствовала жуткую слабость, колени у меня подогнулись; я села и стала глубоко дышать, закрыв глаза. Послышался голос Эсмонда:

— Что тут произошло?

— Он играл со своим «кольтом». Сказал, что хочет выстрелить на улицу, из окна. Посмотреть, что будет. Думаю, хотел проверить, выйдете вы или нет. — Рассказывая нам впоследствии о забавах Сайласа, Фелисити упомянула, что беспорядочная стрельба из «кольта» и дробовика стала причиной ссоры между ним и семьей Тиннессе. Эсмонд, не имевший понятия о склонностях Сайласа, пришел в ужас. Сказал, что Сайлас должен немедленно убираться. Трудность заключалась в том, что им с Белл некуда было идти. А теперь ей некуда было идти.

— Потом я пошла наверх, — сказала Белл. — Этот придурок не стал стрелять в окно. Решил сыграть в «русскую рулетку».

Она выглядела очень спокойной. Наверное, это было отчаяние. Белл села на другой стул, всего в комнате их было два, посмотрела на меня и подняла глаза к небу — кажется, так называется этот неуместный в той ситуации жест. Выражал он не столько шок или горе, сколько раздражение. В тот день на Белл была какая-то многослойная одежда коричневых и серых тонов — она всегда наряжалась не так, как другие, хотя несколькими годами позже этот стиль сделался чрезвычайно популярным у приверженцев альтернативной моды: перехваченная на тонкой, похожей на стебелек, талии чем-то вроде багажного ремня. Левый рукав был испачкан в крови.