Игра начинается - Дэвид Джексон Страница 17

Мартин не желал прислушиваться к телепатическим советам сверху.

– Говоришь так, будто предстоит адский денек.

– Нет, что ты. Давай просто назовем это «серьезным испытанием».

Мартин задумчиво качнулся. Потом задал вопрос, от которого Броган чуть было не взвыл в полный голос:

– Почему тебе так не нравится Габриэль?

Колетт взглянула на часы.

– Ты никуда не торопишься?

– Нет, правда. Что с ней не так?

– Ты всерьез рассчитываешь услышать честный ответ?

– Да. Ну же, говори.

– Мартин, она вертихвостка!

– Вертихвостка? – переспросил тот, словно не понимая, о чем речь.

– Да. Вешается на шею, строит глазки… Как там еще принято говорить? При каждой встрече пытается залезть тебе в штаны. И, что хуже всего, даже не замечает, что я вообще-то рядом и все вижу.

Мартин сдавленно хихикнул:

– Да, она такая. Причем со всеми.

Колетт предупреждающе выставила палец.

– Нет, не со всеми. С Терри она себя так не ведет, а уж с Лайамом – тем более, хотя знает, что он по ней сохнет.

– Ну… они оба вольные пташки.

– Ты ее вдобавок защищаешь? Что, мол, ее развязное поведение – и это еще мягко сказано – вполне естественно, потому что к заядлым холостякам она в трусы не лезет?

Фраза получилась настолько длинной, что ее смысл не сразу дошел до Мартина. Когда же он наконец в ней разобрался, то выдал фееричное:

– Терри с Лайамом – не заядлые!

Колетт покачала головой.

– Ты как хочешь, а я спать. Но позволь предупредить в последний раз. Завтра вечером Габриэль заявится к нам в платье с вырезом до пупка, с торчащими сиськами и такими ядрено-красными губами, будто яйца из куриных поп высасывала. Она начнет…

– Какие яйца, ты что…

– Не перебивай! От нее будет вонять духами так, что носорога свалит. И она сядет к тебе так близко, что не поймешь, где твои ноги, а где – ее. И я тебя предупреждаю, Мартин: если хоть раз глянешь ей ниже шеи, если у тебя в штанах хоть разок шевельнется, я возьмусь за ножницы, отчекрыжу все под самый корень и повешу твои бубенцы вместо дверного звонка. Тебе все ясно?

Хотя тирада вышла еще длиннее прежней, Мартин осознал ее смысл гораздо быстрее.

– Получено и принято. Завтра вечером увидишь, что я веду себя как пастор.

– В свете последних событий не сказала бы, что это хорошо. В любом случае я тебя предупредила. На этом все.

Колетт принялась расстегивать блузку. Броган, пялясь на нее во все глаза, вдруг понял, что Габриэль – это та брюнетка с фотографии, в декольте которой пялился Мартин на вечеринке в честь награды. Этот снимок был для Колетт своеобразной уликой – она могла предъявить его, если б Мартин отнекивался от обвинений в распутстве.

Кстати, о распутстве…

На Колетт оказалось очень красивое белье. Понравилось не только Брогану.

– Ты сегодня секси, – сказал Мартин.

Столь неуклюжая попытка вернуть ее расположение вызвала у Колетт лишь презрительную гримасу. Она погрозила Мартину пальцем:

– Не-а. Не думай даже. Я тебя не подпущу, пока у тебя в мыслях другая девка.

Она взяла ночную рубашку и вышла, решив переодеться в ванной.

Мартин какое-то время стоял один, покачиваясь на пятках. В конце концов принялся раздеваться. Натянул пижамные штаны и залез в кровать. Отключился он прежде, чем уронил голову на подушку.

Вернувшись, Колетт постояла немного, глядя на храпящего в отключке мужа. Буркнула:

– И думать о таком больше не смей, Казанова.

Она обошла кровать, забралась под одеяло. Еще раз посмотрела на Мартина, нахмурилась и взяла книгу.

Да! Книгу! Наконец-то!

Сам вижу, не слепой.

Молодец. Просто я волнуюсь за нас обоих.

Броган смотрел, как Колетт переворачивает страницы в поисках закладки. На лице у нее пронесся целый спектр эмоций: от удивления и замешательства до отчаяния и гнева.

Колетт покосилась на комод. Потом на книгу. И на Мартина.

– Вот сволочь… – прошипела она. И повторила уже громче: – Сволочь!

Пихнула его в грудь.

Тот заворочался, недовольно фыркая.

– Что такое?..

– Тварь! – едва ли не выкрикнула Колетт.

Мартин потер лицо и заморгал.

– Что еще я натворил? Если опять из-за Габриэль, то, клянусь…

– Нет, долбаная Габриэль ни при чем. Вот!

Колетт вытащила закладку из книги и потрясла ею перед затуманенными глазами мужа.

– Фотография, – догадался тот. – О, Джереми…

– Именно! – рявкнула Колетт.

– И?..

Броган зажал рукой рот, чтобы не засмеяться вслух. До чего здорово вышло.

– И что? – переспросил Мартин. – Я-то тут при чем?

– Мартин, не смешно! Не знаю, что за игру ты затеял, но…

– Постой-ка, – начал Мартин. Он сел, моментально протрезвев, словно спирт у него в крови вдруг разом выгорел. – Ты о чем вообще говоришь?

– О фотографии! Зачем ты засунул ее мне в книгу?

– В книгу?.. Прости, Колетт, но ты меня совсем запутала. Фотография Джереми лежала у тебя в книге?

– Да! И ты единственный, кто мог ее туда положить!

Мартин недоуменно нахмурился.

– На хрена мне класть фотографию Джереми тебе в книгу?

– Откуда мне знать! Не знаю даже, зачем ты вообще доставал ее из коробки.

Мартин привстал на колено, с каждым словом повышая голос:

– Я не лазил в твою гребаную коробку!

– Кто-то же лазил. Вчера вечером я нашла ее на полу. Ты уронил, наверное, и не заметил.

– Я уронил? А почему именно я? И что значит «нашла на полу»?

– Ровно то, что значит. Фотография лежала на полу.

– Где именно?

Колетт откинула одеяло, встала и, чеканя каждый шаг, подошла к комоду.

– Вот здесь!

– В этой щели? Там ты нашла фотографию?

– Да!

– И куда ты ее дела?

Из Колетт, казалось, выпустили весь воздух. Из обвинителя она вдруг стала обвиняемой и принялась оправдываться:

– Я… подняла ее. И положила в ящик.

Колетт замялась перед ответом, и Мартин, как умелый адвокат, сразу это заметил.