Ты спишь? - Кэтлин Барбер Страница 17

Тетя А. жила в старой части города, в окружении просторных викторианских особняков разной степени обветшалости. Некоторые, в том числе и тетин, были отреставрированы и приведены в порядок, другие же постепенно приходили в запустение, краска на них облезала, отделка разрушалась, а крыши проседали. Тетя частенько называла свое жилище бездонной бочкой по вложению средств, но на самом деле гордилась его ухоженностью. Дом с четырьмя спальнями купили еще в те времена, когда тетя мечтала жить в нем большой семьей, а по выходным вместе с мужем реставрировать особняк.

Ребенком меня завораживал этот роскошный дом, совсем не похожий на наш скромный коттедж в голландском колониальном стиле. Я была влюблена в большое опоясывающее крыльцо, в башенку и балкон на ней. После переезда сюда влюбленность быстро прошла. Старые дома, может, и очаровательны снаружи, но внутри гуляют сквозняки и раздаются жутковатые скрипы непонятной природы.

Я выбралась с пассажирского сиденья и тут же едва не рухнула, придавленная колоссальным ощущением дежавю. Мне вновь было пятнадцать, я стояла на этой самой подъездной дорожке, стискивала одной рукой ладонь сестры, а другой — ручку чемодана. Нарастающий ужас, который я испытывала в ту минуту, вернулся, пропитал каждую клеточку моего тела. Именно тогда я поняла, что все навсегда изменилось: папа умер, мама ушла глубоко в себя, глубже обычного. Самое страшное — ушла, по-видимому, безвозвратно.

Тетя ждала на крыльце, держала на руках кота по кличке Пузырь — так же, как в тот далекий день. Даже улыбка ее была такой же, доброй и печальной одновременно. Я с болью отметила, что тетя сильно постарела. Густые темно-каштановые волосы испещрила седина, да и прическа — небрежно заколотый пучок — добавляла ей лет десять. Родное лицо покрывали заметные морщины, а тело словно никло к земле под действием силы тяжести.

К горлу подступил ком.

— Мне ужасно жаль… — вырвалось вдруг у меня.

Тетя улыбнулась, в глазах блеснули слезы, и она, сойдя с крыльца, заключила меня в теплые, пахнущие котом объятия.

— Я знаю, милая, знаю.

Ком сменился горячими солеными слезами, они затуманили взгляд, но я не позволила пролиться ни капле. Я не имела права плакать, потому что была преступницей — ведь я бросила тетю, как ее муж и сестра.

Однако слезы не желали возвращаться назад.

— Прости, мне нужно в туалет, — пробормотала я.

Закрывая за собой двери в дом, я услышала, как тетя сказала Эллен:

— Бедная наша девочка…

От этих добрых слов мое сердце сжалось, мне стало только хуже.

* * *

В туалете на первом этаже я вытерла слезы, а затем не удержалась — стала искать следы присутствия сестры. Я запрещала тете и Эллен даже упоминать Лани и ничего не слышала о ней много лет, с самого отъезда из Иллинойса. Эллен однажды прислала электронное письмо с темой «Новости о Лани», и я удалила его, не читая и трясясь от ярости. Затем отправила кузине послание, в котором напомнила, почему я больше не желаю говорить о Лани, и Эллен ответила коротко: «Поняла». Тетя А. поначалу стремилась заинтересовать меня жизнью сестры, но я тут же это пресекала, и после дюжины неудачных попыток она наконец отступила. Я понимала — обе они считали столь полный запрет чрезмерным, — но другого способа выжить я не знала. Только вычеркнуть сестру начисто.

Однако возвращение в дом, где мы обе когда-то жили, вызвало у меня невольное любопытство — что она делала все эти годы? Я нашла документальное свидетельство: фотографию, торчавшую из-за нот на пианино. Лани в подвенечном платье из белого тюля, которое ей не шло, стояла между тетей А. и Эллен, обеими в черном. Счастливым не выглядел никто. Лицо у Лани было одутловатым, в объектив она не смотрела. Подбородок тети красноречиво выступал вперед, что свидетельствовало о решительном настрое; Эллен изображала заложницу. Фото могло бы показаться комичным, если бы речь не шла о моей семье. Я и не подозревала о замужестве Лани. Кто ее муж, вместе ли они до сих пор? Счастлива ли она?

Я вернула снимок за ноты, лицевой стороной от себя.

— Джози.

Я повернулась. В дверях стоял Питер, муж Эллен. Интересный мужчина за пятьдесят, вдвое старше Эллен, высокий и широкоплечий, с мощным торсом и не менее мощным голосом.

— Питер, привет.

— Сколько лет, сколько зим.

Он неуклюже меня приобнял — пожал руку и одновременно похлопал по спине.

Я высвободилась и кивнула. Мы не виделись три года, с медового месяца Эллен и Питера, который они провели на Фиджи, буквально в двух шагах от Новой Зеландии, где мы с Калебом тогда жили. Молодожены прилетели в Окленд — Эллен неестественно загорелая — и угостили нас ужином с шампанским в ресторане, который был нам совершенно не по карману. После того, как мы поцеловали их на прощание, Калеб посмотрел на меня, прищурившись, слегка пьяный и слегка ошалевший, и спросил:

— Это и есть твоя семья?

С тех пор Питер немного округлился, и в волосах появилась седина, но приветливая улыбка осталась прежней.

— Как ты?

— Бывало и лучше.

— Выглядишь хорошо.

— Ш-ш, Питер, что тут хорошего? — В комнату вошла Эллен. — Я понимаю, ты у меня вежливый, но ей-богу. Ты же не одобряешь эту прическу?!

— Не слушай ее, — подмигнул мне Питер. — Эллен просто не желает видеть рядом других блондинок.

Эллен со смехом шлепнула мужа. Их игривость меня удивила; я всегда относилась к этому браку довольно цинично. Кузина обычно туманно поясняла — мол, они с Питером встретились у общих знакомых; но однажды она призналась мне спьяну, что знакомство произошло через Интернет. Я представила их тщательно продуманные анкеты и решила, что Эллен выбрала Питера из-за денег и влияния, а он ее — из-за молодости и красоты. Если кузина и помнила о том, как излишек вина развязал ей язык, то виду не подавала. Я затронула эту тему единственный раз — и, можно сказать, услышала, как Эллен испепелила взглядом телефон. «Не понимаю, о чем ты», — невозмутимо заявила она тогда и быстро перевела разговор на другое.

— Так. — Эллен схватила меня за плечи и внимательно оглядела. — С прической и правда надо что-то делать. Я позвонила маминому мастеру, но у нее до пятницы все расписано. Прощание с твоей мамой завтра, а ты выглядишь так, будто из психушки сбежала. Не пойдет. Жди здесь, я слетаю в «Таргет» за краской для волос.

— Но… — начала я.

— Никаких «но», — распорядилась Эллен и изобразила пальцами захлопывающийся рот. — Командую тут я.

* * *

Моя кузина была прирожденным лидером: категоричная, уверенная в себе и вооруженная завидными белокурыми волосами. В пятнадцатилетнем возрасте я настолько охотно впитывала указания Эллен, что практически молилась на нее. Переход от домашнего обучения к школьному стал невероятным источником тревоги, меня обсыпало крапивницей, в моих снах целые толпы подростков выстраивались в очередь — посмеяться надо мной. Если бы Эллен не руководила моим гардеробом и не обеспечивала меня картой минных полей на территории школьных взаимоотношений, я бы погибла. Ее уроки по обращению со щипцами для завивки волос и с тушью для ресниц отвлекали от страшной потери отца, от болезненного ухода в себя матери, и за это я была благодарна.