Дочь болотного царя - Карен Дионне Страница 16

Отец любил рассказывать о том, как нашел нашу хижину. Он охотился с луком и стрелами к северу от Ньюберри, и олень, которого он подстрелил, отскочил в последнюю секунду, так что стрела лишь ранила его, но не убила. Отец загнал его к границе болота, а затем стоял и смотрел, как он тонет, в панике ринувшись на глубину. Отец уже отвернулся, намереваясь уйти, но тут солнечный луч упал на железную отделку крыши нашей хижины. Папа частенько повторял: случись это в другое время года или дня, будь небо облачным, он ее так никогда и не нашел бы.

Отец отметил место, а затем вернулся туда в каноэ. И когда он увидел хижину, то понял, что Великий Дух привел его сюда, в место, где он сможет завести семью. Теперь-то я знаю, что мы заняли этот участок незаконно. Но в то время это казалось неважным. В течение всех тех лет, что мы прожили там, никому не было до нас дела. На полуострове много таких заброшенных участков. Людям нравится мысль о том, что им есть куда сбежать в случае чего, так что они покупают где-нибудь в глуши земельный участок, окруженный государственной землей, и строят там небольшой дом. Вначале все идет по плану, им доставляет удовольствие тот факт, что у них есть местечко, где можно спрятаться, пока водоворот жизни не утихнет: дети, работа, стареющие родители. Но вот они не возвращаются в этот дом целый год, а затем два, и в конце концов им уже не нравится то, что они платят налоги за собственность, которой не пользуются. Никто не купит у них пятьдесят акров болота с ветхой хижиной в центре, разве какой-нибудь другой глупец, который тоже захочет сбежать от всего, так что в большинстве случаев владелец просто позволяет государству вернуть себе эту собственность за неуплату налогов.

После того как полиция очистила место преступления и внимание средств массовой информации к нему поутихло, власти штата без особого шума вычеркнули нашу хижину из налоговой ведомости. Некоторые думали, что после всего случившегося хижину надо бы снести, но никто не хотел это оплачивать. Вы можете посетить хижину в любое время, хотя вряд ли вам удастся с первого раза отыскать приток, который ведет к нашему холму. Охотники за сувенирами уже обобрали ее подчистую. Вы и сегодня с легкостью найдете на аукционе «Ибэй» вещи, которые якобы принадлежали мне, хотя я могу заверить вас с гарантией в сто один процент, что большинство из них я и в глаза не видела. Если не считать дыры, которую прогрыз в кухонной стене дикобраз, и хижина, и сарай, и хранилище для дров выглядят сейчас точно так же, как я их запомнила.

В последний раз я была там два года назад, после смерти мамы. С тех пор как у меня родились девочки, я часто вспоминала о том, как росла там, и мне хотелось сравнить реальность с воспоминаниями. Крыльцо покрывал ковер из сухих листьев и хвойных иголок. Я отломала ветку от елки и подмела его. После я установила палатку под яблоневыми деревьями, наполнила пару молочных кувшинов болотной водой. Сидя на пеньке, я жевала батончик мюсли и вслушивалась в щебет синиц. Болото затихало перед заходом солнца, это был тот момент, когда дневные насекомые и твари умолкали, а ночные еще не выбрались из своих нор. Я часто сидела на крыльце по вечерам после ужина – листала журналы «Нэшнл географик», вязала узлы, как учил меня отец – квадратные и внахлест, – и ждала, когда на небе появятся звезды: Нингааби-анан, Ваабан-анан и Одйин-анан. Вечерняя звезда, Утренняя звезда и Большая Медведица, три главные звезды для людей племени оджибве. Когда ветер стихал и пруд замирал, можно было увидеть, как звезды отражаются в воде. После того как я покинула болото, я часто сидела на крылечке в доме дедушки и бабушки и смотрела в небо.

Я прожила в хижине две недели. Рыбачила, охотилась, расставляла силки. Еду готовила на костре во дворе, потому что кто-то стащил нашу печку. На тринадцатый день, когда я наткнулась на лужу, заполненную головастиками, и подумала, как было бы здорово показать их Мэри и Айрис, я поняла, что мне пора возвращаться домой. Я погрузила свои вещи в каноэ и направилась к грузовичку, внимательно вглядываясь в каждую деталь на обратном пути, потому что знала: я больше никогда сюда не вернусь.

Я понимаю, что две недели вдали от семьи – это большой срок для молодой матери. В тот момент мне было бы трудно объяснить, почему я так хотела сбежать. Я создала себе новую жизнь. Я любила свою семью. И не была несчастна. Думаю, все дело было в том, что я так долго скрывала свое истинное «я» и так отчаянно старалась вписаться в окружающий мир. Мне срочно понадобилось воссоединиться с тем человеком, которым я когда-то являлась.

Ведь это была хорошая жизнь, пока ее у меня не отняли.

Мама мало рассказывала мне о том, что происходило в те годы, до того как проснулись мои собственные воспоминания. В моем представлении – это бесконечная стирка и уход за мной. Правило «одно стирать, одно носить» звучит хорошо в теории, но, судя по моим собственным девочкам, малышей иногда приходится переодевать по три, а то и по четыре раза в день. Не говоря уже о подгузниках. Однажды я услышала, как мама рассказывала бабушке, что ей было тяжело бороться с моими опрелостями. Не припоминаю, чтобы в детстве мне что-то мешало, но она сказала, что вся нижняя часть моего тела была покрыта мелкими красными, очень противными мокрыми язвочками, и мне пришлось ей поверить. Ей наверняка приходилось нелегко. Сначала нужно было очистить мои подгузники в туалете, затем вручную выстирать в ведре. Нагреть воду, чтобы прокипятить их в печи. Натянуть веревки на кухне, чтобы высушить их, если на улице дождь, или развесить во дворе, если солнце. Индейцы никогда не заставляют своих детей носить подгузники, и будь моя мама поумнее, она позволяла бы мне бегать голышом в теплое время года.

На нашем холме не было пресной воды. Люди, построившие хижину, очевидно, собирались вырыть колодец, потому что у нас во дворе была глубокая яма, которую отец закрывал тяжелой деревянной крышкой и в которую иногда сажал меня в наказание, но их попытка не удалась, и вода не пришла. Может, поэтому они и покинули хижину. Мы добывали воду из болота, в полукруглом бассейне в скале, который всячески старались уберечь от растительности. Там было достаточно глубоко, чтобы наполнить ведро без осадка. Папа часто шутил, что, когда он поднимал ведра на вершину холма, его руки становились на шесть дюймов длиннее, чем были до этого. Когда я была маленькая, я верила ему. Когда стала старше и начала таскать воду вместе с ним, то поняла смысл шутки.

Рубить, носить и колоть дрова, которые требовались маме, чтобы содержать меня в сухости и чистоте, – это была папина работа. Мне нравилось смотреть, как он рубит дрова. Он заплетал свои длинные волосы в косу, чтобы не мешали, и снимал рубашку, даже когда на улице было холодно. Мышцы перекатывались у него под кожей и напоминали о том, как летний ветер волнами скользит по индейской траве. Я помогала ему, стоя на другом конце бревна, чтобы он мог бить по нему без остановки: бах, бах, бах, бах, бах. Один удар разрубает полено пополам, затем отец делает особое движение топором в самую последнюю секунду, и половинки разлетаются в стороны. Люди, которые не знают, как обращаться с топором, обычно просто бьют им сверху вниз, как будто вес топора и приложение силы сами по себе могут проделать всю работу. Но это приведет лишь к тому, что лезвие войдет в дерево – глубоко, как зубило, а затем придется здорово постараться, чтобы вытащить его обратно. Помню, однажды организаторы фестиваля в Парадайзе, где я продавала свои желе и варенья, устроили ярмарку и организовали множество разных аттракционов. Знаете тот, в котором нужно бить молотком по специальной платформе, чтобы груз взлетел? Если он ударит в колокол на самой верхушке, вам достанется приз. Я на этой штуке неплохо заработала.