Соломон Крид. Искупление - Саймон Тойн Страница 16

Вел Кэссиди. Соломон сидел рядом, опустив боковое стекло, чтобы ощущать на лице ветер. Машина была старая, с кожаными сиденьями, просторная, с хромированной отделкой.

«Линкольн-Континентал-V», – услужливо подсказала память.

Лучше, чем «скорая». От кожаных сидений и обитых кожей дверей меньше ощущения искусственности, но все равно не по душе.

– Не могли бы вы закрыть окно? – осведомился мэр. – Кондиционер не очень хорошо работает при открытом окне.

Соломон нажал кнопку, стекло поднялось. Он думал о церкви, об алтарном кресте, написанных на стене словах – и все это вокруг отраженного образа самого себя, незнакомца в зеркале, большой тайны в центре мироздания. Странная церковь. Может, оттого он и чувствовал некое родство с нею. Прежде всего, она слишком велика для города таких размеров. Построена словно с целью заявить о чем-то огромном. А может, в качестве компенсации за нечто. Внутри тоже крайне необычна: фрески больше напоминают соборы европейского Средневековья, чем церкви старого Запада. И необычная коллекция музейных экспонатов, загромождающих вход, – будто хотели что-то доделать и исправить.

– Зачем устраивать выставку шахтерских инструментов в церкви? – подумал Соломон вслух, скребнув пальцами ног по коврику: снова начало давить ощущение несвободы.

– Туристы, – выговорил мэр, словно выругался. – С год назад мы перенесли часть выставки из музея в церковь, чтобы привлечь людей. Народ сейчас куда больше интересуется сокровищами, чем Богом. Печально, да?

Соломон кивнул и схватился за сиденье, пытаясь унять подступающую тошноту.

– Много кто говорил, мол, нехорошо это, не для того церкви делаются. Люди охотно пользуются субсидиями от фондов, только никто не хочет думать, откуда приходят деньги. Вот она, радость жизни мэра: все неприятности валят на тебя, а за хорошее благодарить и не думают. Как детки – родителей.

– У вас есть дети?

– Бог не дал. Как вы себя чувствуете? Похоже, вам не по себе.

– Я в порядке, – ответил Соломон. – Не люблю находиться в тесном пространстве.

Кэссиди глянул на него с опаской, точно побаивался, что пассажира вытошнит в ценный антикварный автомобиль.

– Если вам лучше с открытым окном – открывайте, – разрешил мэр.

– Спасибо!

Соломон снова опустил стекло, наслаждаясь бьющим в лицо ветром. Теперь тот пах дымом. И немудрено – впереди уже виднелась его стена, серая занавесь, отгородившая небо, тянувшаяся вверх тонкими пальцами. Перед нею – россыпь крошечных машин и людских силуэтов.

– Но лишь прошедшие огонь обретут надежду на спасенье от ада, – пробормотал Соломон.

– Вы знаете, кто это написал? – осведомился мэр.

Соломон поискал в памяти и с изумлением обнаружил, что не знает. Перегруженная знаниями память слишком легко отдавала их, и потому, странным образом, Соломон очень ценил знания, достающиеся с трудом.

– Нет, – ответил он. – Не знаю.

– Джек Кэссиди. Он спроектировал церковь, и он же нарисовал фрески. Как говорится, человек Ренессанса. Мог заниматься чем угодно. Был и шахтером, и бизнесменом, и архитектором, и художником, и писателем. Про что только ни подумаешь, он все мог. Мастер на все руки. Неплохо для человека, который учился на слесаря.

– Мне кажется, он много страдал и мучился. И не находил покоя.

– Ну, может быть… хм, а почему вы так решили? – спросил мэр.

– Фигуры на фреске. Черные слова на темном беспросветном небе. Ад, нарисованный таким огромным и страшным, и такое далекое, маленькое небо.

– Я бы сказал, он был человеком со сложностями. Очень серьезный человек. Вам стоило бы прочесть его книгу.

– Я уже прочел. – Соломон достал из кармана книгу и повертел ее в руках.

Затем открыл на странице посвящения и при виде имени Джеймса Коронадо ощутил знакомый укол боли в плече.

– А Джеймс Коронадо… он тоже был человеком со сложностями?

– Да нет, я б так не сказал. Прямой был парень, откровенный.

– С проблемами? – спросил Соломон.

– Нет.

– Вы уверены?

– Его здесь очень любили.

– Я спрашивал не про то. Его смерть… с ней что-то неясное?

– Нет! – ответил Кэссиди слишком уж быстро и резко, но затем взял себя в руки. – Послушайте, я не знаю, что вам взбрело в голову насчет спасения Джима Коронадо. Его уже нет. Он умер. Несчастный случай. Ужасная беда. Он ехал ночью и разбился на машине. Вот и все. Нет смысла копаться в грязи, выискивая то, чего нет. Вы только сделаете больно людям, которые и так мучаются.

Он говорил так, будто хотел закрыть тему раз и навсегда. Соломон решил не настаивать. Мэр явно не хочет подобных разговоров, и вряд ли из него удастся хоть что-то вытянуть. Нужно поговорить с вдовой Джеймса. Обязательно. Не исключено, что она сейчас вместе со всеми на окраине города, пытается спасти его от огня.

Машина свернула и покатила вниз, огибая город. Впереди огонь будто объял весь мир. Дым поднимался так высоко, что заслонял солнце; языки пламени у подножия дымной стены корчились и взлетали – а стена все приближалась. Пожарные команды расположились в полумиле от города и примерно на таком же расстоянии от огня. Они выстроились в линию, форма запылена почти до неразличимости. Пожарные работали граблями и лопатами, убирая все, что могло бы дать пищу огню. Слева от дороги, вспахивая землю, будто заводная игрушка, полз трактор. Он направлялся к бетонной канализационной канаве, прорезавшей землю прямой линией до самых гор. Справа грейдер, приспособленный лишь для ровных площадок, мучительно продвигался среди бугров и рытвин к безжизненным кучам белесой щебенки, окружавшим высокую тонкую башню подъемника. Шахты и канава являлись неплохой защитой, но между ними было где-то с милю ровной пустыни, полной засохшей растительности. И на эту милю – всего две машины и сотня человек против огненной бури.

– Вам нужно приказать им уходить, – посоветовал Соломон.

– Ба, будет пустая трата слов, – отозвался мэр. – Народ здесь упрямый. Большинство скорее сгорит, чем оставит свой город.

– В таком случае их желание может исполниться.