Смерть на рассвете - Деон Мейер Страница 16

Она проглотила вторую рюмку виски.

— Проблема в том, что изменившееся положение на самом деле никак не повлияло на нашу природу. Нашим инстинктам неизвестно о том, что мы победили. И однажды у тебя взыграют гормоны и тебе захочется отдать свое семя…

— Мама!

— Погоди, Зет. Я знаю, что ты мастурбируешь, и позволь сразу же сказать тебе, что это не грех, это нормально…

— Мама, я не хочу…

— Затопек ван Герден, мне точно так же неудобно говорить с тобой на эту тему, но ты будешь сидеть тихо, и ты будешь меня слушать! Твой дедушка ван Герден пугал твоего отца тем, что если он будет мастурбировать, то ослепнет. Твой отец рассказывал: когда он жил в школе-интернате, то каждое утро открывал глаза очень медленно — до того боялся, что ослеп. Я не хочу, чтобы ты слушал такую чушь. Мастурбация естественна и полезна, от нее нет никакого вреда, от нее еще никто не забеременел, и с ее помощью никого не изнасиловали. Если она тебе помогает, продолжай. Но сегодня, сынок, я хочу поговорить с тобой о настоящем сексе, потому что твои инстинкты не ведают о том, что род человеческий победил. В тебе говорят два, три, десять миллионов лет стремления к выживанию; совсем скоро твои инстинкты заговорят о себе во весь голос. Если можно так выразиться, они позвонят к тебе в дверь. Я не хочу, чтобы ты, открыв дверь, столкнулся с незнакомцем.

Она плеснула себе еще виски.

— Мам, ты все-таки поосторожнее с этой штукой.

Она кивнула:

— Зет, ты знаешь, я вообще-то не пью, но сегодня случай особый. У меня есть только одна попытка на то, чтобы все рассказать правильно, и, если я струшу, потом будет еще хуже. Я обязана сказать тебе, что секс — это здорово. Природа задумала секс для того, чтобы мы продолжали свой род; секс — своего рода сладкий пряник, которым нас манят. Мы испытываем радость с того самого мига, как начинаем думать о сексе, до самого конца. От прелюдии до оргазма, включая растущую страсть и все, что происходит между. Великолепное, чудесное, сильное влечение можно сравнить с божественным огнем; нас охватывает невероятное очарование, которое овладевает нами целиком и выталкивает из головы любые другие мысли. И если сложить вместе нашу вековую природу, очарование и божественный огонь, становится ясно, что секс — самый сильный из всех наших инстинктов. Ты должен это понять, Зет.

Она выпила еще.

— Кроме того, у природы оказался спрятан в рукаве еще один козырь. Она сделала нас привлекательными в глазах друг друга. Начиная с пятнадцати, шестнадцати, семнадцати лет мы становимся неотразимыми для людей противоположного пола. Нас тянет друг к другу, словно намагниченных. И все складывается воедино… Сынок, самое трудное в сексе — его плоды. Секс — не только удовольствие. В результате на свет появляются дети. А с детьми трудно, если ты к ним не готов. Сегодня, Зет, я хочу попросить у тебя о трех вещах. Прежде чем ты займешься сексом с женщиной, подумай. Подумай, хочешь ли ты иметь с ней детей. Потому что ребенок привязывает тебя к его матери до конца жизни. Подумай. Представь себе, как трудно вскакивать посреди ночи к плачущему малышу, кормить его из бутылочки или лежать без сна и думать, откуда взять деньги на еду, одежду и приличное жилье. Подумай, согласен ли ты взвалить на себя такое бремя. Подумай, готов ли ты каждое утро просыпаться рядом с этой женщиной — ненакрашенной, непричесанной… Возможно, у нее будет плохо пахнуть изо рта. А потом ее тело утратит стройность и она уже не будет молодой и красивой. Подумай, дитя мое, любишь ли ты ее. Когда тебе хочется взять женщину в первый раз, твоя натура не рассуждает о том, любишь ты ее или нет. Природа дарует тебе любовь с первого взгляда, похожую на вспышку молнии. Но после того как ты уже заронил семя, любовь с первого взгляда проходит. Спроси себя, любишь ли ты женщину, с которой хочешь лечь в постель, на самом деле. Потому что одно я тебе могу сказать точно: секс с любимым человеком в тысячу раз лучше, чем секс с человеком, которого ты не любишь.

В голосе мамы звучала тоска; в тот миг мне не хотелось ее слышать, но я никогда не забуду того разговора. Я впервые взглянул глазами подростка на мамину любовь к отцу и на их отношения.

— Второе. Я хочу попросить тебя никогда не применять силу к женщине. Найдутся мужчины, которые скажут тебе: мол, всякой женщине втайне хочется, чтобы мужчина взял ее силой. Так вот, это вздор. Женщины не такие. И не важно, как сильно разгорелся в тебе жар. Насиловать женщину нельзя. Нельзя, и все. И третье. Пожалуйста, не клади глаз на женщину другого мужчины.

Целых три недели после того разговора я не прикасался к своему телу. Мне было стыдно, что мать знает о моих ночных забавах. Но потом природа взяла свое. И поскольку я был молодым, то запомнил из всего разговора только одну фразу, которая понравилась мне больше всего: «Я обязана сказать тебе, что секс — это здорово».

Остальному пришлось учиться на своих ошибках.

Три женщины способствовали моему сексуальному пробуждению. Марна Эспаг, моя первая подружка, тетушка Баби Марневик — наша соседка. Третьей была знаменитая Бетта Вандраг. Вы все ее знаете.

Зимой 1975 года, в девятом классе средней школы, я влюбился в Марну Эспаг. Она была моей первой любовью. Я любил ее со всей страстью переходного возраста. Однажды утром я словно увидел ее в первый раз: черные волосы, зеленые глаза, красивый смеющийся рот. С тех пор днем и ночью я думал только о ней, я мысленно совершал всякие подвиги, в которых всякий раз неизменно спасал ее от смерти.

Я отважился пригласить ее на свидание только через три месяца, после обычного, как это бывает у подростков, прощупывания почвы. Важно было выяснить, нравлюсь ли я ей, и намекнуть на мои собственные чувства. Мы ходили в кино в Клерксдорпе. Моя мать услужливо подвозила нас туда, а потом забирала после того, как мы выпивали молочный коктейль в ресторанчике у кинотеатра. Маме нравилась Марна. Марна всем нравилась.

Впервые я поцеловал Марну на вечеринке у одного из наших одноклассников в Стилфонтейне. Мы танцевали медленный танец, вернее, мы почти не двигались, только раскачивались, стоя на месте. Медленный танец был своего рода прелюдией, которую мой друг Гюнтер Краузе неромантично называл «вихляние». Помню запах ее духов, помню, какими мягкими были ее губы. Помню, как закружилась у меня голова, когда я ощутил у себя во рту ее язык — предвкушение скрытого и божественного продолжения.

Мы обнимались и целовались с необузданным воодушевлением и преданностью первооткрывателей — на пороге у ее двери, у нашей калитки, на вечеринках, а иногда, когда представлялся случай, в гостиной моей матери или ее родителей. Шли недели, месяцы. Постепенно мы продвигались вперед. В ноябре я в виде эксперимента положил руку ей на грудь; я отчаянно боялся, что она будет против. В каникулы между Рождеством и Новым годом, когда родственники уехали на пикник, я расстегнул на ней блузку, впервые поцеловал ее грудь и увидел набухшие соски. В феврале я неловко и неумело проник пальцем в священный Грааль; нас обоих била дрожь от величия нашего поступка, нашей отчаянной смелости и охватившего нас удовольствия.