Пожиратели тьмы. Токийский кошмар - Ричард Ллойд Пэрри Страница 15

Гамлет принял мою песню за приглашение и положил голову мне на колени, но я мягко оттолкнула его.

– Вы слишком нетерпеливы, милорд, – сказала я, и он сразу же отодвинулся.

– Я не хотел оскорбить тебя, Офелия, – произнес он и взял меня за руку.

Я встала, чтобы нарвать свежих цветов взамен увядших. Проходя по лугу, я наткнулась на маленькую коричневую птичку, которая выпала из гнезда на ветке дерева. Я подобрала ее и держала на ладони. Ее сердце, видимое сквозь кожицу, которая была тоньше самого тонкого пергамента, уже не билось. Когда ко мне подошел Гамлет, я плакала, и смутилась даже больше, чем тогда, когда его голова лежала у меня на коленях.

– Прости меня. Я не слишком искушен в любви. Когда ты меня простишь? – умолял он.

– Не в этом дело, – ответила я, тронутая его покорностью. – Ты меня не оскорбил. – Я показала ему птичку. – Вот что заставило меня заплакать, хоть я и не знаю, почему.

– Может быть, потому что у этого создания была душа, а теперь она улетела? – высказал предположение Гамлет. Он хмурил брови, словно моя печаль смущала и тревожила его.

– Где его мать? – прошептала я. – Почему она не спасла его? – Я огляделась вокруг и увидела десятки птиц, которые порхали и пели, ничуть не заботясь о мертвом птенце у меня в руке.

– Нигде. Природа прекрасна, но она может быть жестокой. Точно, как женщина, – задумчиво произнес Гамлет. – Только не ты, конечно. Ты не жестокая, я хотел сказать. То есть, ты красивая, но не жестокая.

Теперь Гамлет покраснел и стал заикаться, и я невольно улыбнулась.

– Разве в Библии не сказано, что даже падение воробья определено Провидением? – спросила я.

– Да, и там сказано, что каждый волосок на нашей голове сосчитан, ибо мы дороже любого воробья. Поэтому не волнуйся, – сказал Гамлет, и я позволила ему утешить себя поцелуем.

Однажды, когда солнце катилось по небу, мы бродили по лесу между Эльсинором и деревней, а Горацио молча следовал за нами. В сумерках мы наткнулись на заброшенную хижину из осыпающихся камней, напоминающую обитель отшельника. Развели в очаге небольшой костер, чтобы согреться. Горацио отказался разделить с нами трапезу из хлеба и сыра.

– Почему Горацио сегодня такой неулыбчивый? – спросила я.

– Нет, ты ошибаешься, – возразил Гамлет. – Он такой же, как всегда. Не думай больше об этом. – Но я настаивала, в тревоге.

– Он не одобряет нашего романа?

Гамлет сплюнул, и со слюной из его рта вырвались горькие слова.

– Никто на свете не одобрил бы наш роман, Офелия! – воскликнул он и описал широкую дугу в воздухе флягой, которую держал в руке. – Горацио боится, что я лишь играю твоими чувствами. Имей в виду, он ошибается. И твой отец! Честь твоей семьи требует, чтобы твой брат вызвал меня на дуэль.

– Они не знают, что мы встречаемся, и не смогут помешать нам, – заявила я с уверенностью, которой не чувствовала. Отец уехал из дома на много месяцев по делам короля, а Лаэрт учился во Франции. Мне не хотелось думать о том, что произойдет, если они узнают правду.

– Ты знаешь, что я – наследный принц Дании… – начал Гамлет, как будто я об этом забыла.

– Да, а я – никто, – прошептала я.

– Нет, ты – моя возлюбленная. Но мой отец, король, обязан упрочить союз с другими государствами, женив меня на принцессе Франции или Германии. Он нам захочет помешать. – Гамлет произнес это, как нечто само собой разумеющееся. Он умолк и стал подбрасывать хворост в огонь.

Я с трудом встала и неуверенным шагом двинулась к выходу. За полуразрушенными стенами деревья с черной корой тянулись прямо к небу, презирая лесную подстилку, на которой вереск и подлесок скрывали тропинку, ведущую прочь от этого одинокого убежища.

Как я была глупа, думая, что свободна, как любая крестьянка, и сто́ю не меньше дочери короля! Я смотрела в лесную чащу.

– У нашего романа печальная судьба. Ни тебе, ни мне он не сулит ничего хорошего, – с горечью сказала я.

Я услышала, как Гамлет вздохнул. А может, он подул на угасающее пламя? Я почувствовала, что он подошел ко мне сзади и прикоснулся к моему плечу.

– Когда мы приходим в этот лес в нашей скромной одежде, я не принц, а мужчина, которому позволено иметь свою собственную волю, – произнес он, его слова были полны страстного желания. – Здесь я – всего лишь «Джек», и я выбираю тебя своей «Джилл» ^[4].

Он повернул меня к себе лицом и нежно поцеловал.

Прикосновение его губ отчасти прогнало мой страх. Я поняла, что для Гамлета, как и для меня, Эльсинор – это позолоченная клетка.

– В этих лесах и хижинах нет завистливых глаз, нет язвительных языков, сплетен и лжи, – сказала я. – Поэтому давай навсегда останемся здесь и будем говорить друг другу только чистую правду. – Я прижалась щекой к грубой домотканой ткани его куртки, понимая, что мое желание невыполнимо.