Окольцованные злом - Феликс Разумовский Страница 15

— Досточтимый Месреф, да дадут тебе боги вечность без срока, бесконечность без предела! Соблаговоли принять первые дары Исиды!

Облаком надвинулся благовонный дым, Башуров глубоко вдохнул, смежил веки, а открыл глаза уже в коммунальной петербургской квартире, рядом с постелью умирающей матери.

«Ну и ну!» С минуту Виктор Павлович сидел в недоумении, пытаясь осознать привидевшееся, потом тихонько позвал:

— Мама, ты спишь?

Ксения Тихоновна не шевелилась, глаза ее были широко открыты, лишенные всякого выражения, они неподвижно смотрели куда-то вдаль, на губах застыла жутковатая саркастическая усмешка.

— Мама… — Горло киллера что-то мягко стиснуло; чувствуя, как глаза застилает горячая пелена, он припал губами к материнской руке, но тут же отпрянул. Лицо его исказила гримаса ужаса и отвращения: одного пальца на ее руке не хватало, того, на котором раньше она носила кольцо. Теперь на этом месте был отвратительного вида обрубок с содранной кожей и окровавленной, наискось перекушенной костью.

«Что за чертовщина! — Башуров инстинктивно схватился за свой указательный палец, с силой потянул кольцо, но оно сидело так плотно, словно носили его лет десять не снимая. — Хичкок прямо-таки». Осознав, что обычным путем избавиться от материнского подарка вряд ли сейчас удастся, киллер оставил попытки — ерунда, потом — и вышел к тете Паше.

Тетя Паша сразу все поняла, заголосила негромко, запричитала, засуетилась, и вскоре Виктор Павлович на собственном опыте убедился, что убрать человека в России гораздо проще, чем отправить его в последний путь. Надо собрать справки от врача, из морга, из загса и потом уж только договариваться с халтурщиками из похоронного бюро. Самой покладистой инстанцией на этой извилистой дорожке оказалась церковь Воскресения Христова, что на Обводном канале.

— Привозите усопшую. — Академически поставленный мужской голос заставил Башурова отодвинуть трубку подальше от уха. — Отпоем в лучшем виде, как закажете, панихида согласно уставу, подвезете с вечера — заберете утром.

— Спасибо.

Виктора Павловича передернуло. В голове его внезапно раздалось заунывное пение на древнем языке: «С миром, с миром, на запад, в Абидос» [35],— и взору предстали крутые мрачные взгорья на левом берегу Нила, испещренные отверстиями склоны которых служили местом захоронений. С быстротой молнии надвинулись вдруг освещенные факелами стены покоев, зарябило в глазах от многоцветья восковых красок, и он явственно ощутил затхлый запах тысячелетий.

«Тьфу ты, черт, опять хреновина какая-то». Ликвидатор энергично потер лицо, пощипал себя за уши, пытаясь вернуться в родной двадцатый век, а между тем в дверь позвонили. Кинувшаяся открывать тетя Паша вернулась с суетливым молодым человеком, одетым неброско, но дорого, это был агент из похоронной конторы, которого Башуров вызвал на дом. Виктор Павлович был краток, — оплатив похороны по высшему разряду, он добавил сотню баксов чаевых и пристально глянул агенту в глаза:

— Только вы уж не разочаруйте меня, пожалуйста.

Тот молча кивнул, что-что, а в людях он разбирался, — работа такая. За окнами тем временем стемнело, осенний день подходил к концу, и Виктор Павлович внезапно почувствовал смертельную усталость. Больше всего на свете ему хотелось сейчас завалиться спать, — наверное, это и есть первый признак приближающейся старости…

— Пойду я, тетя Паша. — Он сунул тете Паше в цепкую заскорузлую ладонь пачку пятидесятирублевок. — Насчет поминок прикиньте, чего сколько, если не хватит, еще найдем.

Тетя Паша, казалось, не слушала, она уставилась Башурову на перстень, глаза ее округлились, губы горячечно зашептали:

— Господи, помилуй, Господи, помилуй, святые угодники, Исусе Христе, спаси и сохрани нас грешных…

Больше здесь делать было нечего. На улице Башуров вновь очутился под нудным осенним дождем, забрался в машину и, пока грелся двигатель, привычно стал преображаться в академического мужа. Настроение было хуже некуда, однако, несмотря на усталость и эмоциональную встряску, ему здорово хотелось есть. Уже на Лиговке, высматривая, где бы поужинать, Виктор Павлович перестроился слишком близко от белого «опель-сенатора». Ничего страшного, собственно, не случилось, однако водитель иномарки долго слепил Башурова дальним светом, затем обогнал и, подставив задний бампер, заставил резко дать по тормозам. Тут же хлопнули задние дверцы, из «опеля» выскочили двое дюжих молодцов и энергичным шагом направились к Борзому:

— Ты как ездишь, пидор гнойный?

Один из них, лысый, с трехдневной щетиной и квадратной челюстью, уже готов был вытряхнуть «профессора» из машины, но тот его опередил. С силой распахнув дверцу, Башуров рассчитанным движением угодил острым краем нервному молодому человеку прямо в пах. Того согнуло, пока он, захлебываясь, ловил губами воздух, Борзый выскользнул из «девяносто девятой» и секущим ударом ребром ступни с ходу заехал второму по коленному суставу.

Явственно хрустнули кости, дюжий молодец, грузно оседая на мокрый асфальт, заорал благим матом, но ликвидатор пнул его прямо в раззявленный рот, и крик захлебнулся. В этот миг снова хлопнули дверцы иномарки, на этот раз передние, и на подмогу братанам кинулся водитель. В его руке поблескивал лезвием свинокол — острый ножичек солидных размеров с «усами» и кровостоком.

Выскочил из «опеля» и четвертый, и, хотя он решительных действий пока не предпринимал, Борзый, фиксируя поле боя периферическим зрением, сразу понял, что из всех он самый опасный.

Тем временем лысый, столь болезненно отреагировавший на водительскую дверцу «девяносто девятой», получил мощный апперкот в челюсть, и Башуров сразу же швырнул его под ноги вооруженному свиноколом водиле. Падать тот не умел: едва не напоровшись на собственный нож, грузно растянулся поверх бесчувственного тела коллеги, тут же получил от ликвидатора удар ботинком по голове и расслабленно замер.

— Даже не пытайся, — Виктор Павлович вдруг совершенно явственно почувствовал, как четвертый вытаскивает ствол, — голову оторву.

Пальцы на рифленой рукояти разжались, пистолет снова скользнул в глубину кармана: видимо, в голосе и выражении лица «профессора» было что-то чрезвычайно убедительное.

А ученый муж тем временем подобрал с асфальта свинокол и, перехватив поудобнее, метнул в заднее колесо «опеля». Без малейшего сопротивления, будто масло, острие ножа прошило покрышку, сразу же злобно зашипел выходящий наружу воздух.

— На глаза мне больше, ребятишки, не попадайтесь, не надо. — Мрачным взглядом окинув поле боя, Башуров полез в машину. — Пожалеете.