Дьявольские трели, или Испытание Страдивари - Леонид Бершидский Страница 15

— Ну, лично меня вы там не очень-то услышите. Это же не квартет. — В голосе его снова звучат похоронные нотки.

— Я тоже больше люблю камерную музыку. Но все равно спасибо за приглашение, я позвоню, когда концерт закончится, хорошо?

— Хорошо.

— Спасибо, до вечера.

Вместо того чтобы спускаться в метро, Иван поворачивает назад, в сторону «Маяковской», с намерением купить билеты на концерт себе, Софье и Ирке. Он, конечно, понимает, что билеты наверняка будут в кассе и вечером, но он из тех, кто приезжает в аэропорт за три часа до вылета, чтобы не опоздать. Приключения — это всего лишь плохое планирование, как говаривал Амундсен.

На улице не слишком жарко, но солнце иногда выглядывает из-за пышных облаков — именно в такую погоду Москва бывает красивым городом. Штарк с удовольствием вышагивает по Долгоруковской, начиная обдумывать дальнейшие действия. И вдруг понимает, что думает на ходу и звонит с улицы, потому что не чувствует себя в силах делать все это дома. Когда он — недолго — жил с матерью Ирки, Татьяной, он все время тяготился присутствием других людей в его личном пространстве и с удовольствием уходил по утрам на работу, где у него — не вполне по статусу, а на правах старого друга предправления — имелся кабинет; разойдясь с женой, он почувствовал себя счастливее и сделался совсем уж нелюдимым мизантропом. С тех пор как к нему перебралась Софья, он чувствовал, что меняется, — по крайней мере, его совершенно не раздражали ни ее зубная щетка в ванной, ни бельишко в комоде, ни новые, женские запахи, ни даже реорганизация, устроенная Софьей на кухне. Ивану казалось, что и ребенок только украсит его домашнюю жизнь; но, вот чтобы подумать, ему по-прежнему хочется спрятаться даже от Софьи. «Непорядок, — решает Штарк. — Буду все с ней обсуждать и советоваться, а то опять получится как в прошлый раз. Вот прямо сегодня и начну».

Получив от Софьи и Иры эсэмэски о том, что они согласны идти на Малера, Иван покупает билеты и отправляется домой — по-новому строить семейную жизнь, а заодно и работу. Если можно считать работой любительский сыск.

Дома Софья свила гнездо на диване. Перед ней книжка Акунина (в Бостоне Софья пропустила его триумф, и теперь читает романы про Фандорина впервые, больше чем через 10 лет после выхода), а также открытая и почти пустая коробка с мармеладом. Утром, перед уходом в музей, Иван видел эту самую коробку на кухне, запечатанную. «Значит, — думает Иван, — скоро будет жаловаться, что слишком быстро набирает вес и ее за это ругает врач».

— У меня вот тоже детективная история развивается, — говорит он, усаживаясь на ковер возле дивана и кивая на Акунина.

— Хочешь мне рассказать? — В ее взгляде прямо-таки изумление.

— А что тебя так удивляет? Я все тебе рассказываю.

Софья с хохотом падает на спину.

— Да, любимый, конечно, — говорит она, отсмеявшись. — Ты у нас самый общительный, самый откровенный.

— Не хочешь, не буду ничего рассказывать, — по-детски надувает губы Иван, густо краснея. Как все рыжие, он к этому склонен. — В прошлый раз ты заявила, что это игрушки для мальчиков.

— Мало ли что я заявила. Ты что-то выяснил про ту скрипку?

— Я был в Музее Глинки, говорил с мастером, который проводил ее экспертизу двадцать пять лет назад. Колоритный такой персонаж, Ираклий Александрович Амиранов. Глубокий старик, но сохранился отлично и еще работает. В общем, он говорит, что никакой это не «страдивари», а какой-то неизвестный француз.

— А ты уверен, что это та же самая скрипка?

— Амиранов был уверен.

— Может быть, их несколько похожих? Все-таки ты показал ему только фотографию. А он, ты говоришь, старенький…

— Я думаю, мы сегодня вечером поймем, обознался он или нет.

— Как это?

— Амиранов вспомнил давнишнего владельца скрипки. Спросил в архиве, и выяснилось, что теперь она числится за внуком того скрипача. Я нашел музыканта, который играл с этим внуком в одном квартете. Ну, и сегодня вечером мы же идем на концерт. Он там будет, мы договорились пообщаться.

— Ни фига себе! Когда ты все это успел?

— Все как-то само собой получилось, — от похвалы Иван снова краснеет.

— Может, Молинари и прав, что тебе нужно в сыщики.

— Не знаю. Я когда аналитиком работал, тоже приходилось много задавать вопросов, искать информацию. Просто мы-то с тобой только бездельничали вместе. Ну, еще красили картинки.

Немного подумав, Софья продолжает расспрашивать. Штарк в первый раз пытается обсуждать с ней дело, не касающееся ее напрямую: вот бы так было и дальше!

— А почему ты не нашел самого этого внука? Владельца скрипки?

— Вот тут как-то странно. Его товарищ, Николай Иноземцев, не дал телефон, предложил сначала сам со мной встретиться. Я не стал отказываться. Хочешь, поговорим с ним вместе?

— Я не хочу мешать. Лучше провожу Ирку до дома.

— Ну хотя бы сходим вместе на хороший концерт, — с облегчением соглашается Штарк: он опасается спугнуть Иноземцева, скрипач показался ему каким-то нервным. — Я тебе потом все расскажу.

— Да что с тобой такое? С чего ты решил со мной все обсуждать?

— Не хочу наступить на одни старые грабли.

Софья сползает с дивана к Ивану на ковер, по своему обыкновению хватает его за уши и притягивает к себе, чтобы поцеловать в губы.

— Старательный ты мой. Ты, когда молчишь, все равно мне нравишься, — говорит она, оторвавшись. Тогда уже Иван обнимает ее. И через незаметно пролетевшие для обоих четыре часа одеваться для похода в Зал Чайковского им приходится наспех…

На концерте Софья крепко засыпает. Одно из неудобств высокого роста — женщине трудно положить голову вам на плечо, так что Иван с состраданием наблюдает, как подруга клюет носом. «Камерная музыка все-таки более личная, сильнее цепляет», — думает Штарк. Хотя самому ему не скучно слушать Малера в исполнении большого оркестра: это отличная звуковая дорожка к фильму с воспоминаниями. А Ирка — та вовсе слушает напряженно, не сводя глаз с дирижера. Штарк и не знал, что ее так впечатляет классика. Впрочем, он многое о ней узнает только сейчас, после того как дочь подружилась с Софьей.

После концерта спутницы Штарка весело обсуждают, какой Софье снился дурацкий сон про Ивана и гигантского пингвина (в которого, кажется, трансформировался дирижер). Иван тут же вспоминает Молинари — тот называл пингвинами застегнутых на все пуговицы бостонских аристократов. И спохватывается: пора и делом заняться.

Иноземцев отвечает после первого гудка. Встречаются они с Иваном в кафе «Чайковский», в одном здании с концертным залом. Когда Штарк раскладывает на столе свои фотографии и объясняет, что его задача — выяснить историю этой скрипки по заказу одной американской страховой компании, Иноземцев долго смотрит сперва на фото, потом на Ивана и наконец тихо произносит: