Папочка ушел на охоту - Мэри Хиггинс Кларк Страница 15

Клайд Хотчкис жил в самых разных городах с середины 70-х. Ветеран Вьетнамской войны, имеющий несколько наград, он вернулся домой на Стейтен-Айленд, и его там встретили как героя. Но война не оставляла его в покое. О некоторых вещах он мог поговорить с больничным психотерапевтом, другие никогда не обсуждал, хотя воспоминания оставались яркими, словно еще вчера они с самым молодым членом отряда Джои Келли ночью, вдвоем, попали под артиллерийский огонь врага.

Джои часто рассказывал про свою мать, о том, как они любили друг друга, и про отца, умершего, когда он был еще совсем маленьким. Клайд и Джои плечо к плечу ползли к зарослям деревьев, чтобы укрыться там от огня, когда Джои ранили.

Клайд обнял его, а Джои, зажимая руками живот, из которого вываливались внутренности, прошептал:

— Скажи моей маме, как сильно я ее люблю. — И заплакал. — Мама… мама… мама.

Его кровь пропитала форму Клайда, а через пару минут Джои умер.

Клайд женился на своей школьной любви Пегги — «красавице Маргарет Монике Фарли», как написали в местной газете Стейтен-Айленда, и они долго над этим смеялись. Временами, когда Клайд звонил ей с работы, чтобы предупредить, что задерживается, он спрашивал: «Я имею честь разговаривать с красавицей Маргарет Моникой Фарли?»

Природа наградила его талантом к работе руками, он нашел место в строительной компании и очень скоро занял там ведущее положение.

Через три года родился Клайд-младший, и его тут же прозвали Скиппи.

Клайд сильно и искренне любил жену и сына, но плач малыша возвращал воспоминания о Джои, особенно те, которые он старательно пытался оставить в прошлом.

Он начал пить: коктейль с Пегги после тяжелого дня, вино за обедом и после обеда. Когда Пегги забеспокоилась, он стал мастерски находить места, в которых прятал вино. У него начал портиться характер, и Пегги попросила его обратиться за помощью к специалисту. «Это снова война, — говорила она. — Клайд, тебе нужно съездить в госпиталь ветеранов и проконсультироваться с доктором».

Но когда у Скиппи пошли зубы и он начал просыпаться по ночам с криками: «Мама… мама… мама», Клайд понял, что никогда не сможет жить нормальной жизнью и должен остаться один.

Однажды вечером, перед Рождеством, когда Пегги уехала с малышом к родителям в Делрэй-Бич, куда те перебрались после того, как рано вышли на пенсию, Хотчкис понял, что все кончено. Он выпил бутылку хорошего красного вина, надел фланелевую рубашку, зимние джинсы и теплые сапоги. Потом засунул толстые перчатки в карман теплой джинсовой куртки и написал записку: «Моя красавица Маргарет Моника и мой малыш Скиппи. Мне очень жаль, что так получилось. Я люблю вас, но не могу выносить эту жизнь. Все деньги на нашем счету принадлежат тебе и нашему сыну. Но, прошу, не трать их на мои поиски».

Клайд не стал подписывать записку, но достал тщательно отполированные награды из комода, стоявшего в столовой, и положил на стол. Затем взял фотографию, на которой стоял вместе с Пегги и Скиппи, и убрал ее в рюкзак, где уже лежало несколько бутылок вина.

Он проверил, надежно ли закрыт замок их домика на Стейтен-Айленд, и пустился в свое сорокалетнее путешествие в никуда.

Сейчас ему исполнилось шестьдесят. Почти совсем лысый под вязаной шапочкой, с неверной походкой из-за падения на лестнице метро, когда он сломал бедро, постоянно небритый, если только не удавалось найти старую бритву в мусорном баке, Клайд продолжал жить своей одинокой жизнью.

Днем он попрошайничал на улицах, потом пропивал то, что ему подавали. Сначала он отправился в Филадельфию и прожил там несколько лет, время от времени делая разную мелкую работу, дававшую карманные деньги. Но потом его охватило беспокойство, особенно когда бродяги, с которыми он общался, начали делать попытки подружиться. Поэтому он отправился в Балтимор и провел там несколько лет. Наконец у него возникло непреодолимое желание вернуться в Нью-Йорк. К тому моменту прошло довольно много времени с тех пор, как он оттуда уехал.

Когда Хотчкис в конце концов оказался в Нью-Йорке, он перебирался из одного пригорода в другой, но в его передвижениях имелась определенная система. Довольно часто он ел в столовой для бездомных приюта Святого Франциска Ассизского и знал все такие места в остальных районах города. Однако он старательно избегал Стейтен-Айленд, хотя не сомневался, что Пегги давным-давно уехала со Скиппи к родителям во Флориду.

Единственное, что поддерживало Клайда, это вино, притуплявшее боль и согревавшее стареющее тело холодными ночами, которые он проводил на улицах, стараясь избегать встреч с теми, кто пытался спасти его от зимних обжигающих ветров. Он умел мастерски находить убежища на церковных кладбищах или в заколоченных домах, неважно, в каком городе он на тот момент жил, и сейчас прятался на заброшенных станциях метро или между машинами на парковках после того, как служитель закрывал их на ночь.

За прошедшие годы у Клайда сильно испортился характер, и он стал очень вспыльчивым. Как-то раз в Филадельфии он набросился на копа, который попытался силой доставить его в приют, и чуть не угодил в тюрьму. В конце концов он согласился на приют, но твердо решил, что это в первый и последний раз. Там было слишком много народу и слишком много разговоров.

Новая жизнь Клайда началась в Комплексе Коннелли чуть больше двух лет назад. Он сел в метро вместе со своей магазинной тележкой около одиннадцати часов и ездил взад и вперед, пока не проснулся. Выйдя на ближайшей станции, он обнаружил, что оказался в Лонг-Айленд-сити. Клайд смутно помнил, что уже бывал раньше в этом районе и что здесь находятся старые склады, одни пустые, другие строящиеся. Чувство направления, одно из тех, что он еще сохранил, толкнуло Хотчкиса вперед, и вскоре он оказался вместе со своей тележкой в Комплексе Коннелли, настоящем сокровище посреди мрачного пейзажа.