Чертовка - Джим Томпсон Страница 15

Близился полдень, когда я подъехал к пивному бару — тому самому, возле оранжереи. Проезжая мимо, я запомнил его название и адрес, а потом остановился у аптеки в соседнем квартале. Сидя в машине, я подождал, когда прозвучит полуденный гудок. Затем вышел из машины и встал так, чтобы видеть улицу.

Интуиция меня не обманула. Рабочие выходили из оранжереи и прямиком шли в пивную. Я дал им несколько минут, чтобы успели расположиться. Потом зашел в аптеку и позвонил в пивную с тамошнего телефона.

В трубке долго звучали гудки. Наконец кто-то — не то хозяин пивной, не то бармен, а может, и посетитель — снял трубку и крикнул «алло».

— У вас там должен быть такой Пит Хендриксон, — сказал я. — Один из этих оранжерейщиков. Не могли бы вы позвать его к телефону?

Парень мне не ответил; он просто отвел трубку от уха и выкрикнул:

— Пит… Пит Хендриксон! Есть тут кто-нибудь по имени Хендриксон?

В ответ ему что-то крикнули, а кто-то засмеялся. Парень на том конце провода сказал в трубку:

— Нет его здесь, мистер. И в оранжерее его тоже нет.

— Черт, — воскликнул я, — мне так нужно с ним поговорить! Может, кто-нибудь там знает, куда он…

— Обождите, — бросил он коротко, словно я утомил его расспросами. — Кто-нибудь из вас знает, где…

Они не знали. А если и знали, то не говорили.

— Извините, мистер, — сказал мне парень. — Что-нибудь еще?

Я ответил «да» и прибавил:

— Сто чертей тебе в глотку, наглый ублюдок.

Потом бросил трубку, не дожидаясь ответной ругани.

Что ж, на пивную я возлагал главные надежды, но оставались и другие зацепки. Персонажей вроде Пита Хендриксона я знал как облупленных. Мне было точно известно, что они сделают и куда пойдут. Правда, прежде мне потребовалось несколько недель, чтобы его найти; причем тогда я работал в открытую — не то что теперь, когда приходилось все делать втихаря. Но ситуация изменилась. Тогда я не был кровно заинтересован в том, чтобы его найти. Теперь же я искал его ради себя — ради себя, и ради Моны, и ради сотни тысяч долларов, — и, ей-богу, я должен был его найти.

Я въехал в город и припарковался вблизи трущоб. Потом вылез из машины и отправился стаптывать ноги.

Должно быть, в тот день я прошагал миль пятнадцать. Мимо бюро по трудоустройству, возле которых ошивались бродяги. Мимо ночлежек с вонючими прихожими и окнами, засиженными мухами. Мимо убогих забегаловок. Мимо бильярдных, дешевых баров и пивных.

Черт подери, ведь была середина субботы, верно? Даже если бы у такого парня, как Пит Хендриксон, был дом, он бы ни за что не сидел дома в субботу днем. Он бы непременно явился сюда, где мог бы потратить пару центов на кабаки. Здесь бы он налопался и напился, а на оставшиеся гроши устроился бы на ночлег.

И вот я шел и шел, переходя от одного места к другому, блуждая и блуждая по округе. Субботний день закончился, и ему на смену пришел субботний вечер.

Я был слишком взбудоражен, чтобы есть, да и едва ли мог раздобыть здесь нормальную еду. Я отыскал бар, с виду менее отвратный, чем остальные, и выпил пару двойных порций. Потом пошел дальше.

Пит должен быть где-то здесь. Сукин сын, он должен быть здесь! Если здесь его нет, значит, он вообще уехал из города и… я стиснул зубы. Нет! Нет! Он не мог со мной так поступить. Не могли они со мной так поступить.

Субботний вечер.

Суббота, восемь часов вечера. Пита все еще не видно, а скоро уже надо встречаться с Моной.

Я купил пинту пойла и вернулся к машине. Сорвал крышку зубами, да так, что аж зубы загудели, и боль эта мне понравилась. Сделал хороший глоток — два или три глотка. Потом бросил бутылку на сиденье и вдавил педаль газа.

Пьян? О да, я был чертовски пьян, только не от зелья. Такое опьянение чувствуешь, когда должен что-то сделать и не можешь. Когда ищешь ответы на вопросы и не можешь найти.

Что же мне теперь делать? Что же я скажу Моне? Я могу ей сказать, что уже крепко взялся за дело, что настал момент, когда сотня тысяч почти у нас в руках…

Я открутил крышку с бутылки и сделал еще один большой глоток… Что сказать Моне? Ничего не говорить. Если сумею найти Пита завтра или послезавтра — хорошо. Если нет (и лучше мне поменьше светиться в городе в ближайшем будущем), что ж, значит, пару дней она поживет надеждой, а потом узнает правду. Что до меня, то я получу только то, что мне причитается.

Вот и все, что оставалось делать, — так мне казалось. Отмахиваться от ее вопросов. Не раскрывать своих карт. Пусть она почувствует себя счастливой и благодарной, а потом… Ну, сами понимаете. И ничего плохого в этом нет, правда же? Я собирался взять только то, что она предлагала мне с величайшей готовностью.

— Ничего плохого, — сказал я, причем сказал вслух. — Долли Диллон считает, что ничего плохого в этом нет, подлый сукин сын!

Я так разозлился на себя, что готов был грызть ногти. Но я знал, что все равно сделаю, как задумал.

Мона ждала в тени дерева неподалеку от супермаркета. Она села в машину, пристроила небольшой пакет с продуктами позади сиденья, и я нажал на газ. Машина тронулась, и Мону резко бросило ко мне. Она испуганно отпрянула и дрожащим голосом спросила:

— К-куда мы едем, Долли? Я уже давно ушла из дому и…

— Я тебя надолго не задержу, — ответил я. — В чем дело? Ты как будто не рада меня видеть.

— Ах нет, Долли! Что ты, я рада. Но… все ли в порядке? М-мы… ты по-прежнему собираешься это сделать?

— А разве я этого не говорил?

— В понедельник? Н-не позднее понедельника, Долли! Я до смерти боюсь, что она…

— Но ведь я тебе сказал, верно? Хочешь, чтобы я дал обещание в письменном виде?

Я переехал через железнодорожные пути, свернул на грунтовку и заглушил мотор. Там не было ни уличного освещения, ни машин. Я обнял Мону и прижал ее к себе.

Я поцеловал и приласкал ее. За этим последовало нечто столь бурное и чудесное, что… черт, даже не знаю, как это описать. Наверное, такое может пригрезиться наркоману в его видениях.

Понимаете, я ведь тоже кое-что повидал. Я же не из тех деревенщин, что готовы лопнуть от возбуждения при виде витрины с нижним бельем. Я имел дело и с девками за двадцать долларов, и с очаровательными крошками, которым просто хотелось развлечься. Но такого, как с Моной, у меня не было никогда.

И вот все кончилось, по крайней мере для меня. Но похоже, она не придала этому значения. Я сказал: «Детка…» — а потом: «О боже, милая…» — и наконец: «Да что это, черт возьми, такое?»

Я оттолкнул ее и вернулся на свое сиденье. В ту же минуту, как пишут в книжках, чары рассеялись.

— П-прости. — Пристыженная, она прикусила губу и старалась не смотреть на меня. — П-просто я тебя так люблю, что… что…