По ее следам - Т. Р. Ричмонд Страница 14

Бен нервно повел плечами.

– Не шути так со мной, Рыбка.

Меня по-прежнему мучило чувство неудовлетворенности. «У нас с тобой дружеский секс», – как-то сказал Бен. Но мне скоро исполнится двадцать один, ему уже исполнилось. Год назад, когда мы только познакомились, это еще могло сработать, но я не хочу, чтобы мне морочили голову и дальше.

– Надо почаще затевать такие путешествия, – предложила я. – Почаще вести себя как нормальная пара.

– Меня и так все устраивает.

Мег считает, что Бен полный кретин, но она – приготовьтесь, сейчас будут розовые сопли! – не видит в нем того, что вижу я. Например, когда он появляется на пороге моего дома с букетом цветов или представляет меня своим знакомым как «мисс Застывшую-в-Движении».

– Неужели это так плохо? Просто встречаться, как нормальные люди?

– Я-то думал, ты терпеть не можешь нормальных людей.

– Перестань, я ведь не предлагаю обзавестись детьми и купить семейный фургончик. Просто думаю, что нам стоит чаще видеться. Было бы здорово.

– Рыбка, ты же знаешь, я не люблю серьезных планов. – Он посмотрел на воду. – Мне больше нравится жить сегодняшним днем.

День был чудесный, но этот разговор все испортил. Даже если бы мы перешли на другую тему, как мы всегда делаем, осадок все равно остался бы.

– Представь себе, иногда люди меняются. – Я выдавила улыбку.

– Не надо, не порть нам выходные.

– Ты меня вынуждаешь.

Да пошел ты, Бен. Я заслуживаю большего, чем просто жить сегодняшним днем. Я прикоснулась к замкам на перилах и внезапно подумала, что все наши «отношения» могут закончиться прямо здесь – на мосту влюбленных, под мигающими огнями Эйфелевой башни, в самом романтичном городе Европы.

Такая мысль посещала меня уже не в первый раз.

Не стоило приезжать в Париж.

Угораздило же меня сотворить такую несусветную глупость. Надо было сидеть дома, закопавшись в книги, и работать над дипломом (ключевым словом в сегодняшней записи станет именно диплом!). Профессор Эдвардс считает, что мое исследование вполне может оказаться в числе лучших на факультете, говорит, что у меня – цитирую – очень зрелый взгляд на творчество Остен. «Вы чуткий и внимательный читатель, Алиса, – сообщил он. – И питаете явную слабость к обреченным героиням».

Несмотря на похвалы профессора, я страшно переживаю. Защита диплома – это еще полбеды, на ней нервотрепка не закончится: впереди маячит поиск работы. (Бена такие вопросы не тревожат: зачем искать работу, если тебя содержат мама с папой?) Иногда мне кажется, что я слишком туго соображаю. Вот, например, в шоу «Самый умный» могу с налета взять десяток вопросов, а в викторине «Дуэль университетов» – только четыре-пять. Если бы я была каким-нибудь прибором, айпадом или стиральной машиной, меня бы сняли с продажи и забрали в ремонт, но с людьми такой фокус не пройдет. Хотя если внимательно присмотреться к моему изготовителю, то есть к маме, сразу станет ясно, что у нее тоже заводской брак. Когда я расспрашиваю маму про молодость, она молчит, будто воды в рот набрала. «Жизнь такая штука: не надо ждать, пока стихнет гроза, надо учиться танцевать под дождем», – сказала она мне в один прекрасный день.

Раньше я считала, что дневник – это отличный способ выпустить пар. Потом оказалось, что толку от него совсем немного, примерно как от большого словарного запаса: даже если ты можешь потягаться в красноречии со Стивеном Фраем, на деле твои слова (несметные сонмища слов!) нужны только для того, чтобы тысячей разных способов рассказать, как погано у тебя на душе. Ни одно из словечек, которыми Фрай сыплет на своем телешоу, не сумеет прогнать ЕГО. Слова только придадут ему новую форму, новый звук, новый вид.

Конечно, у меня есть проверенный способ борьбы со стрессом. Сегодня я уже поглядывала в сторону гостиничной ванны, вспоминая о другой ванной комнате. Это было несколько лет назад: я тихонько открыла шкаф с аптечкой, вытащила оттуда пластыри, капли для глаз, маникюрные ножницы, парацетамол – выложила их на край ванны, потом аккуратно поставила в ряд, будто передвигая фигурку в «Монополии» (я всегда играла собакой).

Я почувствовала дрожь и потянулась к телефону. Бен сказал, что сбегает за сигаретами, но наверняка по дороге заскочил в какой-нибудь бар. «Возвращайся», – пишу я ему. Вчера все закончилось как обычно, беседа на мосту ничего не изменила. Мы не сдвинулись с мертвой точки ни на сантиметр. Я судорожно набрала номер Бена.

– Алиса, – он ответил с удивлением, будто ждал кого-то другого.

У меня перед глазами всплыла картинка: вот он стоит, опираясь о перила моста, голова запрокинута, с губ срывается сигаретный дым. Стоит и думает обо мне. Я сразу почувствовала себя героиней книги, только никак не могла определиться, какая я – роковая и трагическая, дерзкая и отчаянная?

– Ты где?

– Яблоки покупаю.

– Я серьезно. Где ты?

– Гуляю.

У него заплетался язык. Я окончательно решила, что так продолжаться не может. Нашим отношениям пришел конец, правда, рыдать в подушку буду именно я, а не Бен. И я почти ненавидела его из-за этого.

– На самом деле я тебе тут подарок купил, – сказал он. – Сюрприз!

Полчаса спустя пришло еще одно сообщение: «Скоро принесу подарок. Наденешь его для меня, ладно?»

Меня охватило предвкушение, и стало немного стыдно.

– Ты моя Афродита? – спросил Бен вечером, когда мы пили вино в номере отеля.

Вот уж точно, я питаю явную слабость к обреченным героиням.

Сначала я работала над дипломом, а потом стала смотреть в окно на проносящиеся мимо сельские пейзажи и взялась за дневник.

Когда мне было двенадцать, пятнадцать, семнадцать, я совсем не так представляла свои двадцать лет. Не думала, что буду мчаться на скоростном поезде из Парижа, возвращаясь домой из поездки с человеком, который даже не может назвать меня своей девушкой.

Бен дрых как младенец. Такой доверчивый, беззащитный. Взъерошенные светлые волосы и ровные белые зубы. Он не пошевелится, пока мы не подъедем к вокзалу Ватерлоо; потом встрепенется, потянется, вытащит рюкзак с верхней полки, и мы отправимся в Саутгемптон. Там Бен исчезнет с горизонта на несколько дней, а потом пришлет сообщение, какую-нибудь глупость о прошедших выходных – песня Нины Симон в том баре, Венера Милосская или яблоки. Да, ему точно запомнятся такие мелочи: про то, что яблоком, брошенным с Эйфелевой башни, можно запросто убить прохожего.

Но ответа он не получит.

– Нам надо держаться вместе, – как-то заявил Бен, раскрасневшись от испуга, после того как я на него накричала. – Да и вообще, – добавил он с прежней самоуверенностью, – ты не можешь бросить меня, ведь мы даже не встречаемся!

После той перепалки мы долго не виделись: несколько месяцев вместо пары недель. Но потом встретились снова, и я позволила этому случиться. Знаете, как бывает: конец праздника, оркестр играет последнюю песню, или ты стоишь рядом с кем-то в студенческом клубе, или во время вечеринки вы остались вдвоем на кухне – между нами царит какая-то мрачная неизбежность. Такой уж я родилась: бросаюсь в омут, даже если внутренний голос кричит (внутренний голос умеет кричать?) «не смей!». Влезаю в долги. Говорю домовладельцу, что он сволочь. Напиваюсь до беспамятства во время рождественской гулянки на кафедре антропологии – еще на первом курсе. С одной стороны, я рада, что почти не помню тот вечер. С другой… мне обязательно нужно вспомнить. В голове мелькают отдельные вспышки. Канапе с анчоусами. Болтовня об археологической находке в Индонезии, которую почему-то окрестили «хоббитом». Холодное вино («Не совсем отвратительно», – заявил профессор Кук; отметил, что сам он предпочитает красное, и долго разглагольствовал о разных видах вина и сортах винограда, хотя я в этом ничего не понимала). Потом табличка на стене, и я пытаюсь прочитать надпись, но буквы плывут и слипаются. Смех, голос Старого Крекера: «Кажется, вам пора домой, юная леди».