Пленники темной воды - Александр Уваров Страница 14

И потом приносит и первый снег в октябре.

Время терпения. Время анализа. Сосредоточенной работы мысли.

Это время не любит слишком резких движений. Маятник осени движется ровно и мерно.

Время мерить, время взвешивать. Именно сейчас.

Вильяр задёрнул шторы и отошёл от окна.

Сейчас ему надо посидеть в кресле минут десять-пятнадцать. Спокойно всё обдумать, проанализировать ситуацию и окончательно оценить сложившуюся обстановку и степень выгодности или же наоборот, опасности предстоящего контакта.

Обязательно сейчас, за несколько часов до начала встречи.

Оценить степень возможного выигрыша и факторы угрозы. И возможные признаки подставной встречи.

Итак…

«Что мы знаем о нём?»

Дмитрий Игоревич Симаков. Сотрудник охранного агентства «ЭннеТурв». Женат, двое детей. Курит, пять-семь сигарет в день. Любит сухое красное вино, употребляет алкоголь весьма умеренно. Гетеросексуален. Фактов употребления наркотиков на зафиксировано. Внебрачные связи отсутствуют. По крайней мере, на момент проверки.

Это из его персонального файла.

Должность — заместитель директора агентства, в охранном бизнесе с марта девяносто второго года. Неплохо владеет английским языком, по эстонски говорит довольно плохо. По роду деятельности не связан с информацией, являющейся секретной или совершенно секретной. Соответственно официальный допуск к данной информации отсутствует.

Работает в интересах коммерческих организаций, с государственными структурами служебные контакты не зафиксированы.

Но… С другой стороны, можно ли быть абсолютно уверенным в отсутствии доступа? По крайней мере, судя по его информированности…

Стоп! Охранное агентство… С улицы, положим, туда не берут. Работает он там с девяносто второго года. А чем занимался до того? До того… До девяностого года — служба в армии… Да, разумеется — советской. Воинское звание — капитан. Войска? Подробности отсутствуют, здесь в досье пробел. Да, Россия такой информацией не поделится, а в наших архивах едва ли что можно найти. Всё или уничтожено или вывезено в Россию. А если всё-таки пока на территории Эстонии? Русские пока не всё эвакуировали?

Хорошо, можно поискать. Но это — на перспективу.

Но что известно сейчас?

Данные следующие (заметим — нуждаются в проверке): служил в Палдиски, охрана береговой базы. Что было в Палдиски? Учебный реактор, центр переподготовки моряков-подводников, база военного флота, база подлодок, полигон, стрельбище. Ещё — военный городок и офицерские общежития.

Точное место службы? Неизвестно, надо уточнить.

Имел ли доступ к секретной информации? Если имел, то с какими именно документами работал? Делал ли копии, выписки, запомнил ли что-нибудь?

Проверка не проводилась.

Поддерживает ли связь с сослуживцами? Делятся ли они с ним информацией? Готов ли он продолжать контактировать с ними после закрытия базы в Палдиски?

Это тоже пока не проверялось. Хорошо, оставим на будущее.

Он ведь и сам что-то хочет сообщить. И похоже, эта его инициативы совершенно не связана с его прошлой службой в армии.

Хорошо, продолжим.

В конце девяностого года он демобилизуется и переезжает в Таллинн.

В Таллинн? Но не с обменом же квартиры… Кстати, какая у него сейчас квартира? Ну-ка, вспомним… Четыре комнаты, в районе Ыйсмяе. Неплохо.

А где он жил в девяностом? Так, вспомним, где он тогда жил…

Там же. Он живёт там с девяностого года.

Так, это уже интересно. Не с помощью же обмена он перебрался. Да в девяностом году Палдиски был закрытым городом, едва ли он смог бы обменять свою квартиру в военном городке на квартиру в Таллинне. Это и сейчас крайне сложно сделать, разве только со следующего года проблем особых не будет. Но и тогда из Таллинна в Палдиски едва ли кто-нибудь переехал бы без доплаты.

Так как же он перебрался? И почему так вовремя уволился в запас?

Откуда то нашлись деньги на квартиру. У простого капитана с КПП?

Кстати, флотское у него звание или нет? Почему не капитан-лейтенант?

И только ли на контрольно-пропускном пункте он служил? Кому он подчинялся? В каком именно подразделении он служил?

А может быть он… Особист? Особый отдел?

Военная контрразведка — епархия КГБ. Не из тех ли краёв он пришёл?

Какое именно училище он заканчивал? Не обучался ли он, скажем, в Горьком?

О, может быть, и в Москве? Там, на юго-западе…

Нет данных. Отсутствуют. Хорошо, пока не будем домысливать.

В середине августа по собственной инициативе он вошёл в контакт с одни из легализованных сотрудников полиции безопасности, предложив передать эстонским спецслужбам информацию чрезвычайной важности. По его словам, на территории Эстонии действует агентурная группа, связанная с одной из российских спецслужб…

«Какую именно спецслужбу вы имеете в виду? ФСК? СВР? ГРУ?»

«Я должен конкретизировать?»

«Нам необходимо провести оценку информации…»

«Я не сказал, что эта спецслужба — государственная. По сравнению с советскими временами положение в России несколько изменилось. Разве подобная деятельность должна замыкаться на формальных структурах? Это не слишком удобно.»

«Поясните, Дмитрий.»

«Охотно. Что делает службу специальной? Задачи. И специфика работы. То есть — методы, способы, технологии.»

«Можно ещё добавить — цели. Например — воздействие на ситуацию. Влияние на неё. Но мы, кажется, уходим в дебри философии».

Цифровая запись без единого постороннего шума. Почти стопроцентная фильтрация (а ведь разговор записывался на улице, и движение там было довольно интенсивным). Но при прослушивании Вильяру всё время казалось, что он слышит какие-то хрипы. Он знал, что использование направленного микрофона совместно с системой подавления помех практически полностью исключает подобные дефекты записи. И потому он долгое время ломал голову и никак не мог понять — откуда же эти взялись эти странные звуки. И только потом сотрудник, связывавшийся с Дмитрием, объяснил ему, что русский «друг» во время беседы явно был взволнован и дышал потому часто и глубоко, время от времени делая резкие выдохи, похожие на глухие хрипы.

Вильяр и сам не мог понять, отчего именно эти хрипы так сильно действовали ему на нервы и всякий раз, едва он вспоминал прослушанные им аудиофайлы с записью бесед (их и было то всего три, после третьей Дмитрий потребовал постоянного связного), его охватывало какое-то смутное, логически совершенно не объяснимое, но при этом совершенно чётко ощущаемое беспокойство (словно чужой страх странным образом фиксировался прослушивающей аппаратурой и воспроизводился потом точно так же как и звук).