Имитатор. Книга третья. Оправдание невиновных - Олег Рой Страница 14

Сглотнув подступивший комок, Арина почти спокойно уточнила:

— Платье? Он что же, в подвале вас запирал прямо без ничего?

— Ну да, потому что одежду только люди носят, а люди так себя не ведут, люди все правильно должны делать, иначе они не люди. А! — воскликнула вдруг Лера. — Вы про нагишом спрашивали, потому что думаете, что он — сексуальный маньяк?

— Ну не то чтобы… но как-то это все странно…

— Не, — наморщив носик, она замотала головой, — он просто весь насквозь правильный, а никакой не маньяк. Он даже когда… ну… это самое… ну вы понимаете? — для бывшей вокзальной побродяжки, а ныне рыночной ларечницы Лера демонстрировала удивительную стеснительность. — Ну так никаких извращений, ничего вообще… такого. Ну как пишут или в кино даже показывают — ну там на полу или в ванной, или чтоб связывать или еще как-то эдак. Только в кровати, при выключенном свете, при задернутых шторах. Ляжет сверху, две минуты — и готово. Даже не запыхается.

Этот Кащеев — тот еще персонаж, бормотала Арина, размашисто шагая от кафешки, где угощала Леру пирожными и горячим шоколадом, к автобусной остановке. Вот только, осадила она сама себя, быть «тем еще персонажем» — не преступление. Ну взгляд у него тяжелый, а характер — и того хуже. И что? Почему Соня от супруга погуливала — в любом смысле этого слова — теперь понятно. От такого, пожалуй, загуляешь. Вот только тщательнее выбирать надо было — с кем «загуливать». Глядишь, и мальчик бы сейчас был жив.

Но зачем Кащеев к ней после съемок подошел? И зачем дожидался ее у следственного комитета?

И в дом пустил. Почему? Зачем? Чтобы поглядеть своим тяжелым взглядом?

* * *

Мать Кащеева оказалась высокой сухопарой особой неопределенного возраста — желтоватая кожа туго обтягивала скулы и подбородок, вокруг плотно сжатых тонких губ ни одной морщинки — не то ей сорок, не то семьдесят, не то все сто пятьдесят, не поймешь. Правда, раз сыну ее за сорок, значит, матери уж точно в районе семидесяти. Но как сохранилась! Сохранилась, да. Сохранность мумии. Точно. Вот мумию-то она и напоминала. Хороша семейка: сын — доисторический ящер с ртутно-тяжелым взглядом, мать и вовсе мумия.

— Чего вам надо? — угрюмо буркнула мумия.

— Просто поговорить, — миролюбиво улыбнулась Арина.

— Чего там говорить, вот еще! Из газеты, что ли? — тонкие губы искривила не то презрительная, не то возмущенная гримаса. — Пошла вон!

— Вообще-то я следователь.

— И что теперь? В ножки вам кланяться? — удостоверение не произвело на мумию никакого впечатления. — Соньку, шалаву, упустили, а теперь давай заново разговоры разговаривать? Все, проехали, до свиданья.

Она попыталась закрыть дверь, но Арина уперлась в створку плечом:

— Вам все равно? Это же внук ваш все-таки…

— Да какой он мне внук! — сухое безвозрастное лицо исказилось гневной гримасой. — Сонька, шалава, нагуляла от кого-то, а нам ее отродье кормить и растить? Сдох и ладно, жалко только, что ее вместе с ее хахалем тоже не закатали. Тьфу!

— Зинаида Серафимовна, вы сына в честь своего отца назвали?

На сухом костлявом лице гнев сменился недоумением, почти оторопью. Как если бы женщина, к примеру, рубила дрова, а кряжистое полено вдруг заговорило с ней человеческим голосом — прямо из-под топора.

— Ну. Положено старшего сына в честь деда называть. И по святцам так выходило. Тебе зачем знать?

— Сейчас старые имена в моде, — объяснила Арина, — а сорок лет назад Серафим звучало не совсем обычно. Его в школе не дразнили?

— Да какое твое дело? Чего лезешь? Чего вам еще от нас надо? Чего засуетились?

Почему-то вдруг рассердившись, Арина сухо, сквозь зубы процедила:

— Приговор суда — еще не конец света. По вновь открывшимся обстоятельствам дело могут отправить на доследование.

— Какие еще обстоятельства? Имя, видите ли, ей не понравилось!

— Я просто делаю свою работу.

— Работа! У бабы работа — мужа и детей кормить да обстирывать. А ты ребенка бросила, с чужими мужиками шастаешь, в чужие окна заглядываешь, грязь высматриваешь. Свой дом в чистоте держи! — женщина дернула дверь посильнее, и та с грохотом захлопнулась.

Пожав плечами, Арина отправилась восвояси несолоно, как говорится в русских сказках, хлебавши.

Дверь за спиной скрипнула, приоткрываясь. Неужели старуха смягчилась? Но вместо оклика послышался звук смачного плевка. И сразу следом — «бабах» захлопнутой двери.

Все это было очень странно. Ребенок — это она про Майку, что ли? При чем тут Майка? И вообще, с чего эта Зинаида Серафимовна так распсиховалась-то?

Ай, ладно! Можно подумать, это первый в Арининой практике психованный свидетель. И ладно бы свидетель, а то не пойми кто. Из всех Зинаиды Серафимовны реплик только одно и можно было извлечь: Сонька — шалава и ее надо в тюрьму посадить. Интересно, это обычная нелюбовь свекрови к невестке или нечто большее?

Что мы имеем? Свекровь — бабушка! — сомневается в отцовстве, точнее — даже и не сомневается, стопроцентно уверена, что внук ей вовсе не внук. И соседка скептически губы поджимала: может, Витенька-то и «нагулянный» был. Нет дыма без огня? Арина не любила эту поговорку, зная, что для зарождения злых слухов достаточно одного неосторожного слова, а для их разрастания и вовсе ничего не нужно, сплетня — как раковая опухоль: если уж возникла, будет расти до тех пор, пока, ненасытная, не сожрет тех, на ком выросла. И в то же время следовательский опыт подсказывал, что, как правило, дыма без огня действительно не бывает. Даже неосторожные слова не говорятся на пустом месте. Ничего случайного вообще не бывает. Случайна ли обмолвка Зинаиды Серафимовны «ребенка бросила»?

— Вам что-то нужно, Арина Марковна?

Она вздрогнула. Оказывается, в размышлениях она не только дошагала до следственного комитета — не так и далеко, минут сорок быстрым шагом, но зачем-то остановилась возле стойки дежурных и сосредоточенно глядит в отделяющее их от коридора с вертушкой стекло. Вот предупредительный Верзилов и окликнул ее.

— Нет, спасибо, задумалась, — Арина улыбнулась, махнула ему и двинулась к себе наверх.

Почему мать Кащеева так взъярилась? Потому что она по жизни мегера или тут что-то еще?

Давя в себе беспрестанно подступающую дрожь, Арина в десятый раз пересматривала фототаблицы с места смерти маленького Вити. Что-то там было не то. Но она никак не могла понять — что.

Впрочем, нет. Наверное, дело было не в фотографиях. Да, точно не в фотографиях. Раньше. Еще в студии. Что-то там мелькнуло — какое-то несоответствие, странность какая-то. И вопрос она тогда хотела задать какой-то очень конкретный. А сейчас — не вспомнить никак.

Отыскав в интернете запись той передачи, Арина уселась смотреть.

Запись, по сравнению с собственными ее воспоминаниями, была изрядно подрезана, но все-таки… да, вот оно!