Убийство со взломом - Колин Харрисон Страница 13

– Знаю. – Это было правдой. – Машина в порядке?

Она кивнула.

Он пытался разбавить свою досаду состраданием, из чего получилось сознание правоты вперемешку со стоическим терпением, подтолкнувшее его сказать ей еще кое-что.

– Наверное, мне понадобится и второй ключ.

Такого Дженис не ожидала. Но ему надоело, приходя с работы, недосчитываться то того, то другого – кастрюлек, домашних растений, книг, одежды, ее любимых вещей, предметов, к которым он был привязан. Шкатулки для драгоценностей, дисков Пэтси Клайн. Это было невыносимо, какие-то партизанские набеги на его психику. Шкаф ее постепенно пустел, комнаты становились просторнее, по-новому гулкими. Возврат ключа заставил бы Дженис, если бы ей что-то понадобилось, позвонить ему, а ее застенчивое нежелание сообщить ему свое местожительство заставляло ценить любое с ней общение.

Порывшись в сумочке, она вытащила оттуда связку ключей; их было штук восемь – от входной двери на работе, от кабинета, от картотеки, от «субару» и еще от дома. Он смотрел, как она снимает ключ с кольца, заметив, что среди прочих ключей есть и пара незнакомых – от дома или от квартиры. Дженис протянула ему ключ от их общего дома и спрятала остальные ключи обратно в сумочку.

– Нелегко это, – негромко сказала она, моргая и заглядывая ему в глаза в поисках сочувствия. – Необходимо, но нелегко.

– Ты уже отдала свой ключ, Дженис. – Он встал, надел шарф. – А это лишь формальность.

Дженис застегнула пуговицы на пальто, потом сжала его пальцы в принужденном рукопожатии. Ему хотелось задержать ее руку в своей, настолько меньше и нежнее его собственной была эта рука. Когда она мягко высвободила руку, он заметил, что она сняла с нее кольца – обручальное и кольцо на свадьбу.

– До свидания, Питер. Она повернулась и ушла.

На улице мимо него шли люди; шли торопливо, нахохлившись; они спешили на работу, к своим соперничествам, разногласиям, спорам, радостям, спешили к могиле – непонятные мелькающие тени на каменной глыбе города. Город этот был очень стар, и каким-то странным образом он делал старше и его, Питера, потому что первые Скаттергуды поселились здесь очень давно, еще когда никакой Ратуши и в помине не было, а была лишь котловина в скалах, где позднее, как ни странно, обнаружили золото и начали его добывать. Он так хорошо знал этот город, чувствовал, как сменяют здесь друг друга времена года, как бежит время.

А вот сейчас настало время раздуть в себе сегодняшнее ощущение правоты. Ведь задача Моргана в это утро – атаковать эту правоту, представить суду своих последних свидетелей, и Питер видел по суетливой деловитости Моргана, по тому, как тот все время либо что-то писал, либо шептал что-то на ухо подзащитному, что в этом всплеске активности Морган уже не внемлет никаким разумным доводам, а стремится лишь к одному – достичь цели, убедить всех в смехотворности своей версии. Возможно также, что утром Морган выпил слишком много кофе, а Питер помнил слова, сказанные Берджером накануне, его совет чем-нибудь взвинтить Моргана, и чем больше, тем лучше.

Морган приступил теперь к допросу миссис Макгуэйн, домоправительницы Робинсонов, – с ее помощью он пытался доказать, что в гибели Джуди Уоррен Билли Робинсон невиновен. Миссис Макгуэйн было за пятьдесят; на ней были очки в массивной хитрой оправе, на гордой и коренастой ее шее красовались четки.

Сначала шли вопросы ознакомительные, из которых следовало, что служит миссис Макгуэйн у Робинсонов с конца 60-х годов и все это время является их домоправительницей, что она окончила девять классов, что была когда-то и замужем, но недолго. На этих простых фактических вопросах Морган остановился так подробно, пытаясь познакомить присяжных со свидетельницей как с личностью, заслуживающей доверия, и расположить их в ее пользу. Задачей адвоката было опровергнуть представленные обвинением факты. Но придраться к методам, которые использовались полицией на допросах, или свидетельским показаниям, в том числе вчерашним, когда прозвучало признание обвиняемого, он не мог – судом они были приняты.

Вместо этого он накинется на отношение к этому признанию, начнет цеплять одну к другой мелкие детали, чтобы на их фундаменте выстроить алиби обвиняемого. Тут основным должно было стать свидетельство миссис Макгуэйн, и хищный оскал моргановской улыбки то появлялся, то исчезал, в то время как он умело, с выдержкой кукловода, направлял и подбадривал ее кивками, когда она бодро и гладко излагала заранее заготовленные ответы, и медленно повторял, чуть переиначивая, те вопросы, которые ставили ее в тупик. Морган был из тех людей, чье здравомыслие ослабевает сильнее, когда впереди обозначается крупный куш, и, без сомнения, в деле Робинсона он усматривал возможность проникнуть в сейфы этого семейства. Обычно он не упускал случая порассуждать перед микрофонами репортеров, толпившихся возле зала суда, но на этот раз он был на удивление несловоохотлив. Такую перемену – в частности, из-за нее дело это не удостоилось внимания прессы – можно было объяснить лишь одним: четкой инструкцией со стороны некой безымянной, но ведавшей всеми делами мистера Робинсона мощной структуры. При всей ограниченности и недостаточности их родительских чувств Робинсонам приходилось сохранять лицо, для чего они согласились бы на любую сумму, которую запросил бы Морган. Выиграй он это безнадежное дело, к нему потянулись бы многие с аналогичными делами. Словом, тяга толкать свидетелей на путь лжи у него была огромной.

Обвиняемый – волосы его были еще влажны после душа и прилипли к голове – с чрезвычайным вниманием, будто застыв, слушал, как рассказывала о себе миссис Макгуэйн. Обделенный пылкой и слепой материнской любовью, он, видимо, рад был страстной собачьей преданности домоправительницы, женщины, как это обнаруживалось, хотя и ограниченной, но доброй и знавшей мальчиков Робинсонов лучше, чем кто-либо другой. Говорила она с убежденностью искреннего заблуждения, что делало ее врагом Питера, задачей которого было опровергнуть ее свидетельство, не оставив от него камня на камне.

– …я услышала Билли внизу у парадного входа и вышла из своей комнаты и с лестницы увидела, что это Билли, и, не спускаясь, поговорила с ним минуту-другую, – свидетельствовала домоправительница голосом громким, взволнованным. – Я видела Билли собственными глазами, почему и говорю, что он находился дома в тот вечер. Он ни в чем не виноват. Чтобы сказать это, я и пришла сюда!

– Возражаю, – спокойно прервал ее Питер. – Свидетельница отвечает не по существу.

– Возражение принято, – кивнул судья Скарлетти. – Попрошу вас отвечать на поставленные вопросы, миссис Макгуэйн.

Утром миссис Макгуэйн потратила много времени, накладывая косметику, и теперь, когда она не могла удержаться от слез, тушь потекла черными ручейками по густо наложенным румянам и крем-пудре. Питер видел, что у жюри это вызывает сочувствие; восемь женщин-присяжных отлично понимали всю унизительность ситуации, когда тушь твоя течет, а отсюда и сочувствие, что могло вызвать и большее доверие к словам свидетельницы. Да что там женщины, в сердцах подумал Питер, наверное, всех в этом зале растрогала эта маленькая мелодрама, и миссис Макгуэйн, видимо, догадываясь, что это ей на руку, не спешила стереть со щек черные слезы.