Двенадцать шагов фанданго - Крис Хаслэм Страница 13

Они уперлись взглядами в землю и что-то бормотали. Проявил инициативу Мамут.

— Я не поеду, — сказал он, — еще увидимся. — Попрощался и ушел.

Я бросил взгляд на Микки. Он встретил мой взгляд и покачал головой.

— Нет, дружище, — вздохнул он. — Я не из тех, кто крутится вокруг знахарок.

— Сколько знахарок ты знаешь, в таком случае? — спросил я с вызовом.

Его глаза никогда не бегали.

— Многих и многих, — признался он. — Я найду тебя позже. — Он поднял кулак вверх. — Кремень!

Мы наблюдали, как Микки, хромая, пересекал площадь.

— Он сказал «кремень»? — спросил я Гельмута.

Тот устало кивнул:

— Он часто говорит таким образом. Это означает нечто вроде «до свидания» или что-то в этом роде.

Мне понадобилось десять минут, чтобы уговорить Гельмута поехать со мной. Он назначил свидание какой-то женщине и не хотел ее подводить. Однако мы с ним достигли неписаного соглашения, по которому я должен сделать все возможное, чтобы помочь ему организовать свое маленькое дело по торговле наркотиками взамен на его помощь в разных обстоятельствах. Сегодня, сказал я ему, мне нужна небольшая услуга.

Через двадцать минут во время проезда по еще тенистой долине мы вспомнили, что забыли захватить стул.

— Обойдемся без него, — сказал я.

— Каким образом? — поинтересовался Гельмут. — Как мы пронесем его три-четыре километра через ущелье?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Будем нести по очереди или как-нибудь еще. Сделаем носилки из дерева или какого-нибудь хлама. — Я закурил сигарету. — Все, что нужно, — два шеста и одеяло.

Гельмут посмотрел удрученно.

— У нас нет ни того ни другого, — пробормотал он, но его пессимизм и прагматизм не могли испортить мне день.

Стояла прекрасная погода, я ехал под сияющим солнцем, при легком приятном гудении автомобиля и включенном радио, раскинувшаяся передо мной живописная местность пленяла живой красотой. Правда, в задней части фургона лежал француз с гангреной, но не вечно же мне таскаться с ним!

— Ты имел дело, — спросил я у Гельмута, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, — с этой радиостанцией?

— Ты имеешь в виду ФРА?

— Да, — подтвердил я, — Свободное радио Альберто. Ты имел дело с ней?

Гельмут старался сохранять спокойствие.

— Что ты подразумеваешь под словами «имел дело»?

— Я подразумеваю влияние на вещание этой станции. Кто, например, сейчас поет?

— Группа Münchener Freiheit, — ответил Гельмут.

— Откуда?..

— Из Германии.

— Вот именно. Прошлой ночью она передавала чертовы «Девяносто девять красных аэростатов» и рекламу компании Heckler&Koch. Свободное радио Альберто больше не свободно. Его подчинили немцы.

Гельмут усмехнулся и увеличил громкость.

— Может, мы несем революцию, — предположил он.

Мы остановились у входа в ущелье в час дня или чуть позже. Я готовил носилки, пока Гельмут стучался в двери домов, чтобы ему сказали, куда идти.

— Есть одна дорога по краю долины и другая — по ее середине, — сообщил он по возвращении. Гельмут повернулся к ущелью, его палец указывал на тропу, которая зигзагом вилась вверх по левой стороне и исчезала в сосновой роще. — Вначале эта дорога труднее, затем становится легче. Другая дорога вся трудная.

Я подошел к первому препятствию на дороге в середине долины — к яме глубиной шесть футов прямо на тропе. Затем тропа уходила в обширные заросли колючек и кустов по берегу реки, усеянные валунами размером с «Транзит» и прорезанные крест-накрест козьими тропинками, которые выводили прямо к реке.

— Пойдем верхней дорогой, — решил я.

Гельмут пожал плечами.

Мы нашли доску четыре на два дюйма, она должна была служить сиденьем для инвалида, который лежал на берегу реки в пятнах пены. Мой замысел состоял в том, чтобы посадить его на середину доски, которую подхватили бы с двух сторон Гельмут и я. Но прежде чем мы отошли на десять ярдов от фургона, сырое дерево выскользнуло из моих рук, Иван упал на землю, а порезы на моих пальцах снова стали кровоточить. Иван захныкал тонко и пронзительно.

— Тебе придется нести его, — заключил Гельмут.

Я не хотел брать Ивана на закорки, поскольку тогда пришлось бы держать его за участок ноги, выглядевший особенно отвратительно. Поэтому я посадил его на плечи, как делают пожарные. Единственное, чем приятно удивил меня Иван, был его легкий вес. Когда я шел узкой, пыльной тропинкой к первому повороту, то почувствовал, что смогу донести его наверх не падая и не сбивая дыхание. На полпути ко второму повороту я споткнулся и упал, в бедрах ощущалась резкая боль, в легких разлилась кипящая смола. Взглянул и увидел, что Иван улыбается.

— Прости, приятель, — прохрипел я, — моя вина теперь удвоилась.

— Утроилась, если считать сугроб, — ответил он. Его голос, казалось, звучал сильнее, глаза как-то просветлели. — Не волнуйся по этому поводу. — Его лицо исказилось в гримасе, как будто что-то пронеслось по нервам, затем Иван улыбнулся, быстро заморгав. — Как хорошо выйти за город, подышать свежим воздухом!

Нас догнал Гельмут. Наклонившись, он замер, чтобы принять на себя покалеченного француза. Тот отмахнулся.

— Все в порядке. Я в состоянии немного пройти. — Он попытался сесть. — Помоги мне.

Глаза Гельмута немного сузились, но он поставил Ивана на ноги. Я, шатаясь, поднялся, отсосал грязь из порезов на пальцах. Нога Ивана в разорванной штанине свободно болталась на пахнущем смолой ветру.

— Подай мне палку, — потребовал он, как капризный пенсионер. — Куда мы идем?

Я положил руки ему на плечи и пристально посмотрел в его осунувшееся, заросшее щетиной лицо.

— Как это ты вдруг станешь ходить?

Иван приподнял плечо и обе брови, надув губы на манер французов.

— Нога перестала болеть.

Он отвел взгляд и сплюнул. Я проследил, куда приземлился его плевок. Тот шлепнулся на валун из белого известняка как память о Гражданской войне, наполовину черной, наполовину красной. В моем желудке возник какой-то трепет. Никто не заметил, что солнце садится. Я стер пену с уголков рта.

— Пошли, — пробурчал устало.

Иван проковылял до следующего поворота, отсюда Гельмут и я несли его по очереди вверх по горному склону. Пока мы отдыхали под тенью сосны, Гельмут отправился разведать дальнейший путь. Вернулся через несколько минут и указал на колечко дыма, поднимавшегося из долины.

— Надо было пойти понизу, — заметил он, имитируя в немецкой манере шотландский акцент.

— Внизу, — вздохнул я. — Говорят «внизу».