Файлы фараонов - Джон Джойс Страница 12

— Именно! В ней-то весь смысл. Все религии мира говорят о загробной жизни, то есть о реальности, в которую человек попадает после смерти. В Китае она носит название «дао», индуисты обозначают ее словом «брахман», ислам определяет ее как «аль-хаак», а для нас, христиан, она остается старыми добрыми «небесами».

— Я… полагаю, что так.

— В детстве меня буквально пичкали религией, но лишь в последние годы я начала подходить к ней с научной точки зрения. Ты когда-нибудь видел новорожденного? Его личико в тот момент, когда он впервые раскрывает глаза?

— Нет.

— А я однажды видела. В Африке. Я принимала роды, на свет появилась крошечная чернокожая девочка, и когда она раскрыла свои глазки, я поняла, что смотрю в лицо самой мудрости, самой доброты. Человеческая личность вновь возвращалась к жизни! Из мира энергии она возвращалась в наш материальный мир.

— Значит, когда мы умираем, наше истинное «я покидает бренное тело и переливается в энергию?

— Да. Вот в чем суть понятия «небеса». По сути, мы бессмертны. Мы живем вечно, выныривая из океана энергии, чтобы в материальной оболочке провести некоторое время на Земле. Человек вовсе не тело с заключенной в нем душой, человек — это сама душа, сгусток энергии, помещенный в наше тело. — Мария выпрямилась, пристальным взглядом изучая его лицо: не промелькнет ли на нем тень улыбки? — Ну? Что ты об этом думаешь?

— О том, что мы представляем собой сгусток энергии?

— Да. По-моему, этим объясняется все: небеса, Господь Бог, воскрешение Иисуса из мертвых. Вот почему людям временами кажется, что они уже когда-то жили — раньше. Вот почему можно излечить больного прикосновением или просто движением руки.

Тео сознавал, что его ответ чрезвычайно важен для Марии, что он не может разочаровать ее, даже при всех допущенных ею логических неувязках.

— Это… Твои слова звучали так, что в них охотно поверила бы моя мать, — сказал он наконец.

— Почему? — Мария улыбнулась. — Она была философом?

— Нет. Она была цыганкой.

Новая знакомая Тео не успела ответить, как он понял, что совершил серьезную ошибку.

— Выходит, ты все же издевался надо мной! — холодно заметила она. — Я предупреждала: будешь смеяться — слова больше от меня не услышишь!

— Но это правда! Моя мать и в самом деле была цыганкой. Она верила в судьбу, в предсказания будущего, в древние снадобья, в те же теории, что и ты. Я не в состоянии сейчас прокомментировать твои взгляды с помощью научной терминологии, но я верю тебе! Это многое объясняет.

— В таком случае моя мать была королевой Сиама. Оставим это. Я начинаю мерзнуть. Где ты живешь?

— Снимаю номер в отеле.

— В каком?

— Большое здание рядом с колледжем.

— «Джури»?

— Да, — подтвердил Тео почти со стыдом.

— Что ж, спасибо, что заплатил за кофе.

Все его попытки на обратном пути убедить Марию, что она неправильно его поняла, оказались безуспешными. Выпить в знак примирения она тоже отказалась. Вручив Тео книги, Мария сухо попрощалась:

— Спокойной ночи.

Гилкренски смотрел вслед «мини», зная, что должен увидеться с Марией вновь — она задела в нем некие тайные струны. В номере Тео, не раздеваясь, вытянулся на кровати и долго изучал потолок, озадаченный нахлынувшими чувствами, неуверенный в том, каким будет его следующий шаг.

Через некоторое время он раскрыл телефонный справочник, но имени новой знакомой там не значилось. Квартиру, наверное, снимает, подумал Тео и удивился, ощутив укол ревности при мысли, что она может жить не одна. Ревность была для него чувством совершенно новым.

На протяжении следующего рабочего дня в центре микроэлектроники Теодор Гилкренски мысленно постоянно возвращался к Мэри Энн Фоули. Он решил даже провести небольшое расследование, однако, как оказалось, никто ничего не знал о его новой знакомой. Во время перерыва на ленч Тео отправился в один из самых солидных книжных магазинов города, кое-что купил там и исполнился твердого намерения провести вечер у аппарата для чтения микрофильмов.

Но Марии в библиотеке не было. Гилкренски подхватил книги и вышел в университетский двор, то и дело посматривая на прогуливавшихся по кампусу студентов.

Склонившуюся над пачкой бумаг фигурку с копной рыжих волос он увидел в тихом уголке под вишневым деревом. Мэри Энн увлеченно беседовала о чем-то с… молодым человеком.

Чувства Тео смешались. Наиболее острым было ощущение предательства: значит, самым сокровенным она делилась не только с ним. Был и обыкновенный страх: уж не с этим ли парнем она делит кров, возможно, он даже разделяет ее взгляды… любит ее…

И было чувство огромного облегчения: он все-таки нашел ее!

Несколько мгновений Гилкренски следил за раскрасневшимся в споре лицом Мэри Энн, блеском ее глаз, игрой солнечных лучей в медных волосах. Затем, набравшись мужества, он преодолел полтора десятка разделявших их метров.

— Привет! Тебя что, опять выгнали из библиотеки? Мария подняла голову от листа бумаги.

— Нет, — ледяным тоном ответила она. — Просто приятно погреться на солнышке. А потом мне нужно обсудить кое-что с Лайэмом. Ты же прекрасно знаешь, что в читальном зале это невозможно.

— Как дела? — Привстав, молодой человек обменялся с Тео рукопожатием.

— Познакомься с моим другом, — сказала парню Мэри Энн. — Тео называет себя цыганом, но живет почему-то в отеле. Вчера вечером я объясняла ему свою теорию устройства вселенной.

— Рад встрече, — улыбнулся Лайэм. — У тебя не появилось мысли, что она немного не в себе?

— По крайней мере Тео ни разу не расхохотался во время нашей беседы, — строго заметила Мария. — К тому же он — состоятельный цыган. Ему можно было все рассказать.

— В семье от ее бредней приходят в ужас. — Фамильярность, с которой Лайэм произнес эту фразу, болью отозвалась в сердце Гилкренски. — Вернувшись из Африки, Мария помешалась на таинствах магии, первобытных плясках и прочей экзотике. Думаю, мать не захочет пойти с ней вместе к мессе — из страха, что она перепугает святого отца.

— Но это не так. Я всегда с уважением отношусь к тому, во что верят другие.

— А ты ее понимаешь? — поинтересовался Лайэм. — Сдается, людей, способных ее понять, просто не существует.

— Пока не совсем, — признался Тео. — Но вот этот человек Марию бы понял. Похоже, она с ним мыслит одинаково, а я точно знаю, что он уж никак не сумасшедший. — Гилкренски протянул девушке купленную днем книгу Фритхофа Капры. На обложке значилось: «Дао физики».

Мария улыбнулась, и в глазах Тео сверкнула искра надежды.

— Ох, Тео! Так ты не разыгрывал меня. Я с ног сбилась, разыскивая эту книгу!

— Сразу видно человека незаурядного, — протянул Лайэм, вставая. — Не многие решатся пуститься на поиски Мэри Энн после того, как хотя бы раз выслушают ее теорию. О тех же, кто разделяет ее взгляды, я лучше умолчу.