Танец духов - Джон Кейз Страница 12

Он упал с неба. Буквально. Через два года после ее переезда в Либерию вертолет с известным фотографом на борту был сбит в нескольких милях от места, где работала Кейт.

Обгорелого и полуневменяемого Берка нашел отряд повстанцев под началом типа, который называл себя Полковник Смерть. Не исключено, что именно его головорезы стрельнули по вертолету. У чудом выжившего Берка впоследствии хватило ума не углубляться в эту тему.

Выпавший из покореженного вертолета лежал на болотистой опушке — нога сломана, от одного уха только половина. На ожогах кишели пчелы.

По оценке чернокожего «полковника», на голове которого во все стороны торчали короткие косички, Берк провалялся на той опушке не один день — спасаясь тем, что пил воду из лужи, когда приходил в сознание.

— Смотрим — остатки вертолета, — рассказывал позже Полковник Смерть. — А на земле лежит белый мужчина. В грязи, сукровице и крови. Облеплен насекомой дрянью. Прямо как Иов на гноище, только хуже. Подходим вплотную — шевелится, бредит. Видим — доходит бедолага. Мы хотели из христианской жалости пристрелить, но тут он слегка очнулся и бубнит: «Америка! Америка!» Ну, это другое дело. Америка — страна свободы. И мы за свободу. Америка — страна богатая. А мы люди бедные. Пусть американцы знают, что и мы не без сердца.

В надежде на добрый выкуп «полковник» с косицами и его вояки забросили Берка в кузов пикапа-вездехода (с вмонтированным пулеметом пятидесятого калибра) и привезли американца в больницу городка Поркпа, где ирландская докторша обычно творила чудеса.

Поркпа — просто два длинных ряда дощатых хибар вдоль немощеной дороги, но селение было знаменито своей больницей. Желто-розовый домик под цинковой крышей. Дюжина коек, закуток-лаборатория и даже собственный хорошо оборудованный автомобиль «скорой помощи». На десятки миль кругом — единственное место, где можно было получить врачебную помощь. Поначалу Кейт приходилось работать в основном педиатром и акушеркой, проводить вакцинацию и медицинскую просветработу. Но когда война набрала полные обороты, приоритеты изменились. К моменту вертолетной катастрофы и появления Берка больница превратилась в работающий круглосуточно военный госпиталь.

Нога Берка срослась довольно быстро. Ожоги второй и третьей степени — меньше десяти процентов всего тела — тоже поддались лечению. Антибиотики и заботливый уход сделали свое дело. Так что Берк провел в Поркпа целых семь недель лишь потому, что не знал, куда ему деться. За четыре дня до падения вертолета столица пережила кровавые уличные бои. Туда возвращаться не имело никакого смысла: жуткие разрушения, порт закрыт, самолеты не летают, посольства эвакуированы и наглухо заколочены. Тамошняя современная больница сожжена и разграблена. Так что Берку имело смысл затаиться в Поркпа — неизвестно, что ожидало его на дорогах в любую сторону.

Однако и в желто-розовом домике под цинковой крышей жизнь была не сахар. Пациентов избыток, персонала — мало (робкие давно разбежались), медикаменты приходилось экономить без надежды на скорое пополнение. А через месяц после того, как ей подкинули полуживого Берка, Кейт осталась вообще с одной чернокожей медсестрой и девятью лежачими больными — под защитой единственного горе-охранника. Пацану с автоматом и свирепой физиономией на вид было лет двенадцать, а скорее всего, тощий и заморенный, он просто выглядел старше своего возраста. В таких обстоятельствах Берку не стоило залеживаться — надо было или быстро выздоравливать, или быстро умирать.

Как только он немного окреп и начал вставать, он тут же подключился к больничным хлопотам и старался помочь по мере своих сил. Через несколько дней он уже ловко справлялся с бинтами и орудовал на кухне. Его великим свершением была починка генератора. На этом жизненно важном для больницы агрегате все давно поставили крест: «Если из генератора однажды повалил черный дым — пиши пропало!» Но Берк вырос на отдаленной ферме, а там многое приходится чинить своими руками и желательно без промедления — на заезжих мастеров ни денег, ни времени не напасешься. Поэтому он не согласился с приговором на основе черного дыма. Тем более генератор был старенький — «Джон Дир», знакомый ему по Неллисфорду. Они с отцом его не раз перебирали. Только этот, больничный, был размером побольше и помощнее. Не прошло и часу, как «Джон Дир» зафырчал и заработал. Поломка оказалась почти пустяковой, однако благодарные женщины смотрели на Берка как на волшебника.

Из стреляных гильз, гаек и пустых баночек из-под лекарств Берк сочинил на досуге шахматы. Красотой они не блистали и требовали некоторой привычки, но на клетчатой скатерти игралось вполне сносно. К концу дня Кейт была слишком измотана, чтобы всерьез думать над каждым ходом. Тем не менее других развлечений в деревушке не имелось. Поэтому почти все вечера Берк и Кейт проводили вместе за шахматной скатертью. Не столько играли, сколько беседовали. Мало-помалу он узнал все о ее ирландском детстве, о ее кембриджских дружках и о ее безграничной любви к медицине.

— А как же ты в Африку угодила? — спрашивал он.

— Из шкурного интереса, — смеялась она в ответ. — Где еще так интересно работать? Где еще наберешь такой разнообразный опыт? Утром у тебя роды, днем лечишь СПИД или выгоняешь подкожных червей, а вечером подбросят кого-нибудь со сложным огнестрельным ранением. Или с неба тебе вдруг упадет целый набор болячек по имени Майкл Берк.

Ему нравилось, что она сделала в жизни такой ясный и простой выбор. То, чем он занимался, в моральном отношении было довольно двусмысленно. Рядом с почти святой Кейт он особенно остро ощущал соглядатайскую, постыдную природу своей «просветительско-информационной» журналистики — фиксировать на пленку чужое горе и страдание, стараясь, чтоб было похудожественнее и покрасивее и сердце рвало на части. К своим тридцати он изъездил весь мир, делая сенсационные фотографии в горячих точках планеты. Чтобы тебя печатали и достойно платили, одной художественности мало — талантов хватает, и конкуренция убийственная. Поэтому самый верный шанс стать заметным — ехать туда, куда другие и соваться боятся. Берк снимал в Грозном и в Алжире, в Монровии и Порто-Пренсе — в городах, где лучшим отелем считается тот, который надежнее обложен мешками с песком.

Он сотрудничал с одним из лучших фотоагентств Нью-Йорка и своими работами преимущественно гордился. Ему нравилось мотаться по миру, быть в гуще событий, встречаться с самыми разными людьми — он ловил кайф от того, что он постоянно там, где делается история. Читать — это одно, а спускаешься с трапа самолета в столице какого-нибудь раздираемого гражданской войной Алжира — и у тебя будто пелена с глаз спадает. Шкурой чувствуешь, где правда. И узнаешь про жизнь столько, что и не снилось. Все оказывается в фокусе — в буквальном и переносном смысле слова. Потому что если ты чего недопонял, не туда ступил или не то сказал — ты не жилец. Или на куски разнесет, или пристрелят-прирежут. В лучшем случае выдворят из страны.

— Ты все это делаешь только ради адреналина! — дразнила его Кейт.

— Ничего подобного! — горячился он. — Я не ковбой. И не искатель острых ощущений. Я хронист!

В свое время он пробовал репортерствовать. Но писать — это совсем другое. Не совсем точное слово выбрал, не с тем человеком побеседовал, до чего-то сам не допер или что-то от тебя удачно скрыли — короче, всегда имеется опасность солгать или сказать не всю правду. А камера — она не лжет. Одна фотография иногда говорит больше тысячи страниц!