Ящер-3 - Эрик Гарсия Страница 12

– Ты действительно так считаешь?

– Угу, – сказал я. – В тебе есть что-то особенное.

– Так ты пойдешь?

Я вздыхал, я мялся и телился, но в конце концов сдался – главным образом потому, что поход на это представление должен был избавить меня от следующего. Плюс к тому Томми мой старинный клиент, который всегда вовремя платил по счетам, а одним из моих основополагающих принципов является не отталкивать от себя человека, в кармане у которого всегда лежит готовая наличность.

И потом есть еще эти связи. Хитрое подмигивание, сразу двумя глазами.

Ленч был подан, когда на сцене устроили перерыв, и Томми притаскивается к моему столику как раз в тот момент, когда у меня во рту утка, посыпанная маленькими кусочками фенхеля. Я сумел соскрести с дичи почти всю траву и только потом положить ее к себе на тарелку. Затем мне пришло в голову совсем содрать с утки кожу и съесть мясо, полностью свободное от трав. Скорее всего, эти мелкие приправы химически никак не изменили бы мое состояние, но в последнее время я стараюсь особенно крепко стоять на ногах и соблюдать строгий пост. Вот посидеть с исполненными благих побуждений бывшими гуляками в Уилшире, преодолевателями двенадцати шагов, это было бы классно.

– Ну как, Винни, развлекаешься? – спрашивает Томми, обнимая меня за плечи и подтягивая к себе свободный стул.

– Еще как, – лгу я. – А ты там… прямо как на параде…

– Что, нравится?

– Это нечто, – говорю я. – Это нечто, я тебе говорю.

Томми принимает это за комплимент и сияет в меня липовыми зубными протезами Осмонда.

– Может, чуть попозже я для тебя немного Билли Греко сбацаю.

Он знает, что в душе я завсегдатай салонов и гостиных.

– Брось, не напрягайся.

Снова улыбаясь, на сей раз еще шире, Томми наклоняется ко мне и резко понижает голос:

– Вот что, Винсент. Я рассчитываю, что в следующем перерыве ты мог бы со мной до дома пройти.

– Ты что, уже уходишь?

– Нет-нет. До этого дома. Сюда. Внутрь.

Я понятия не имею, что Томми Трубадуру от меня нужно, однако его приглушенного тона вполне достаточно, что перед моим мысленным оком тут же возник большой и яркий предупреждающий знак.

– Вечеринка здесь, Томми. Какой нам смысл по дому шататься?

– Мы приглашены.

– Кто «мы»?

– Мы с тобой, дружище. – Томми поднимает глаза, проводит ими по широкому, просторному газону и наконец сосредоточивается на одном из столиков ближе к сцене. – Мистер Талларико хочет с нами поговорить.

Мистер Талларико. Вот класс.

– Уверен, у него сегодня достаточно дел. У сына когти выходят, и все в таком духе…

– Он нас пригласил, – перебивает Томми. – Тебя – в особенности.

– Меня, значит?

– Тебя.

– Еще до дня рождения?

Томми так сразу не отвечает. Он снова пытается сверкнуть мне в глаза зубами, а моргает при этом так, словно ему под веко кусочек грязи попал.

– Послушай, Томми, – говорю я ему, – ты так прекрасных дам обрабатывай. А на меня твой выпендреж не действует. Ответь мне на вопрос. Ты звонишь и приволакиваешь меня на этот день рождения, чтобы твой мафиозный приятель мог со мной «поговорить»?

– Брось, Винсент…

– Нет, Томми, без обиняков.

Он опускает голову.

– Да.

И теперь уже слишком поздно что-то с этим поделать. Я в гостях у этого человека, я ем его угощение. Я, черт побери, на его стуле сижу. И его посредственный оркестр слушаю. Так что теперь, дабы избежать неуважения – а каждый, кто с мое погулял по всяким разным местам, знает, что проявить к этому народу неуважение гораздо хуже, чем присесть на его призовые азалии, – я должен этого человека выслушать.

– Большое тебе, Томми, спасибо, – говорю я. – Ты наверняка знаешь, что связаться с мафиозным бизнесом я всю жизнь мечтал.

Но Томми уже встал со стула, и оркестр заводит вступление, дожидаясь его прибытия на сцену.

– Не беспокойся, – заверяет он меня, похлопывая по спине, как будто я дошкольник, которого можно утешить ласковым словом и сладким леденцом. – Уверен, там ничего такого. Мы просто поговорим, посмеемся. Все будет хоккей.

И вот Томми уже снова на сцене, кланяется воображаемым аплодисментам, ноги его работают в такт с громыханием ударных. Размахивая микрофонной стойкой точно копьем, он заводит свою версию «По всему свету» Билли Греко.

Как будто это все возмещает.

Я отвлекаюсь от представления и сосредоточиваюсь на сидящем невдалеке от сцены мистере Талларико. Ноги скрещены, руки сложены на коленях. Глазеет на сцену с вялым интересом, в полусне, как будто Томми читает там лекцию по астрофизике. Выражение лица мистера Талларико за все дневные торжества ни разу не изменилось, хотя мне показалось, что я уловил в уголках его точеного рта намек на улыбку, когда его пацан благодарил толпу за приход. Остальная часть лица – первоклассный родовой товар, хотя совершенно ясно, что с этой личиной кто-то на черном рынке очень серьезно поработал. Никто из крупных производителей таких высоких скул мужчинам не делает. Мне следовало зайти в музей восковых фигур и справиться там у Джулса, кто же все-таки заключил контракт с мафией. Мог бы выйти неплохой бизнес. В основном наличные, полагаю.

Я не слишком много знаю о динозаврской мафии Лос-Анджелеса. И знать не хочу. И никогда не хотел. Эрни всегда говорил, что лучшими частными сыщиками всегда были те, кто в точности знал, что и когда им необходимо знать, а на следующий же день с готовностью все это забывал. «Селективная амнезия» – так Эрни это правило называл, я пытался его соблюдать. Оно не всегда помогает. Эрни оно точно не помогло.

Но того, что я все-таки про динозаврскую мафию знаю, вполне достаточно, чтобы надеяться на краткость сегодняшней встречи с Талларико. Диносы уже заставили все человеческие мафиозные коалиции – итальянцев, азиатов, латиносов – выглядеть не серьезнее школьных кружков кройки и шитья. Резня идет непрерывно; циклическая месть твердо вошла в существующий порядок вещей.

А последнее, что мне припоминается про Фрэнка Талларико, это не совсем то, что обычно пишут в университетских стенгазетах. После долгих лет тяжкого и напряженного труда власти наконец-то выдвинули против него семь пунктов обвинения по законам местного Совета и еще два по федеральным законам за тяжкое убийство. Плюс еще тридцать девять за старое доброе уклонение от налогов – их любимый торт, который они в итоге влепили в физиономию Аль Капоне. И все это чертовски толстое досье уже лежало в министерстве юстиции.

Судя по всему, федералы имели в организации Талларико осведомителя по имени Генри Тропп, простого солдата мафии, который готов был продать Фрэнка и его банду всего лишь за неприкосновенность и вписку в программу охраны свидетелей. Было достаточно хорошо известно, что этот самый Генри обладал дурным нравом, а главное, не имел головы на плечах. Когда полиция нашла его труп на берегу сухого ручья, маскирующегося под Лос-Анджелес-Ривер, выяснилось, что головы у него на плечах действительно не было, хотя руки, ноги и туловище были на месте. Таков был конец Генри Троппа.