Смертный приговор - Андреас Грубер Страница 11

Снейдер остановил диашоу и открыл с помощью пульта дистанционного управления другой документ. Это были потускневшие цветные снимки мест преступлений, которые со временем немного пожелтели.

– Мартинелли?

Тина прочистила горло.

– Я считаю маловероятным, что Белок после стольких лет снова активизировался.

– Я тоже, – отозвался Снейдер. – Белок уже пятнадцать лет сидит в отделении строгого режима исправительного учреждения в Вайтерштадте.

– Я склоняюсь к подражателю, – продолжила Тина. – Прослеживается очевидная эскалация по отношению к преступлениям Белока. Возможно, даже вызывающая беспокойство у самого преступника.

Снейдер прошел к своей кафедре.

– Первое важное замечание сегодня! А также причина, почему БКА взялось за это дело. Белока схватили в ГДР и пятнадцать лет назад перевели в Вайтерштадт.

Сабина знала эту тюрьму особого строгого режима. Она находилась в сорока километрах к югу от Висбадена.

Снейдер хрустнул пальцами.

– Майкснер, продолжайте вы!

Блондинка поднялась.

– Соседи сообщили, что видели световые вспышки за опущенными жалюзи берлинской виллы. Я полагаю, что это были не выстрелы из пистолета, а вспышки фотоаппарата. – Она покосилась на Снейдера, который смотрел на нее безо всяких эмоций. – Преступник фотографировал свое произведение.

– Зачем фотографии? Почему он не снял видео? – спросил Снейдер.

– Метаморфоза семьи на диване, в обрамлении красной бархатной шторы, производит впечатление картины, написанной маслом. Фильм же – это нечто подвижное, поэтому он выбрал фотографию.

– Почему ему недостаточно собственных воспоминаний? – не отставал Снейдер.

– Потому что он… – замялась Майкснер, – хочет рассматривать фотографии и переживать деяние снова и снова?

– Неверно! Мартинелли?

Тина ни секунды не колебалась с ответом:

– Потому что он хотел поставить себя на место Белока и понять, что бы тот почувствовал, увидев в газете фотографии своего усовершенствованного творения.

– Вот причина! – воскликнул Снейдер. – Итак, нам известны четыре убийства Белока и это нелепое подражание. Следовательно, мы располагаем достаточными знаниями. Представьте себе это знание в виде фонаря на спине. Он освещает лишь тот отрезок пути, который мы уже преодолели. Но искусство состоит в прогнозировании. Будет ли он снова убивать? И если да, то с какой целью – из садизма или фетишизма?

Никто не ответил.

– Это был вопрос! Итак, кто за фетишистский мотив?

Сабина посмотрела по сторонам. Все руки взметнулись вверх.

Снейдер подошел к ее месту.

– Немез, вы не разделяете этого мнения? Почему?

– Покажите нам, пожалуйста, еще раз слайд номер семнадцать из предыдущего диашоу.

Снейдер остановил презентацию фотографий с мест преступлений Белока и включил снимки из берлинской виллы. Слайд номер семнадцать изображал восьмилетнюю дочь с серповидными зрачками сиамской кошки в глазницах.

– Лицо девочки почти черное от крови, пролитой вечером в воскресенье. Но отчетливо видны белые участки в складках вокруг глаз, потому что девочка зажмурилась. Это ее кровь?

Снейдер пристально посмотрел на Сабину.

– Да.

– Значит, она была еще жива, когда ей вырезали глазные яблоки. Он садист. Он ненавидел эту семью! Ненавидел их богатство, их бассейн, бильярдную и библиотеку – и он заставил их мучиться. Возможно, он убил мать последней и заставил ее смотреть, как расправляется с ее семьей.

Снейдер ослабил узел галстука.

– Правильно.

Затем он прошел к своей кафедре.

Тина подвинулась к Сабине и толкнула ее локтем в бок.

– Эй, круто.

Сабина считала, что это не круто, а грустно и одновременно ужасно. Она не хотела уметь проникать в голову убийцы, но как только видела фотографии с места преступления, это происходило автоматически.

– Серийный убийца – это тот, кто учится на собственном опыте. Поэтому будет все труднее поймать его. Какие методы мы могли бы применить в этом случае?

– Можно спровоцировать его сообщением в газете, – предложил Шёнфельд. – «Преступник-подражатель оскорбляет шедевр Белока!»

– Уже публиковали – с прессой так никто и не связался.

– Мы могли бы основать народную дружину, возможно, он вступит в нее, чтобы выяснить, сколько мы уже о нем знаем, – предложил Гомез.

– Это мы тоже уже делали – среди дружинников его не оказалось.

– В годовщину преступления можно опубликовать статью об убийстве и установить наблюдение за могилой семьи, – предложила Тина.

Снейдер помотал головой:

– Никто не пришел.

Все молчали.

– Существует другой перспективный метод? – спросил Снейдер.

– Нет, – ответила Сабина.

Снейдер поднял бровь.

– Почему нет?

– Это же очевидно, что ни один из известных методов ничего не дал – иначе дело было бы уже раскрыто.

– Выскочка, – пробормотал кто-то на первом ряду.

Сабина проигнорировала комментарий.

– Вместо этого нам стоит проверить, не вступал ли кто-то в контакт с Белоком за последние пятнадцать лет.

– Вполне возможно. – Снейдер нажал кнопку на пульте управления и вывел на экран протокол посещений тюрьмы Вайтерштадт. – За все время своего заключения Белок принимал посетителей только семь раз. Пять раз в восьмидесятых годах к нему приходила жена, и два раза – мужчина четыре года назад.

У Сабины перехватило дыхание. Но не из-за фамилии посетителя, а потому, что она увидела подпись сотрудника БКА, который запрашивал протокол посещений. Эрик Дорфер. Дата – всего лишь четыре недели назад. Очевидно, Эрик работал над этим делом, но ей ничего уже не рассказывал. Раньше они всегда обо всем говорили.

– Лишь один-единственный посетитель вызвал интерес у следователей, а именно – берлинский гинеколог с хирургическими знаниями, который после своих визитов прислал Белоку в тюрьму еще письмо, – рассказывал Снейдер. – Мы проверили доктора Яна. Обыск дома, допрос, графологическая экспертиза – по полной программе. Некоторые улики говорили против него, поэтому был начат судебный процесс, который лично я считал преждевременным.

Снейдер раздал тонкие папки с досье, которое они быстро прочитали. Обсудив между собой факты, пришли к единогласному решению, что следов, которые указывали на гинеколога как убийцу, было недостаточно для обвинения.

Гомез резюмировал одним предложением то, что думали все:

– Улики выглядят чертовски фальшиво.