Подозреваемый - Майкл Роботэм Страница 11

Я жду, когда прекратится смех. Большинство этих женщин не доверяют мне. Я их не виню. Для них любые отношения таят в себе риск, будь то сутенер, клиент или психолог. Они научились не доверять мужчинам.

Хотелось бы мне, чтобы они более ясно осознавали угрозу. Может, стоило принести фотографии. Недавно одну из них нашли убитой, а ее матка лежала рядом на постели. С другой стороны, эти женщины не нуждаются в запугивании. Они сталкиваются с опасностью каждый день.

– Я пришел сюда не для того, чтобы читать вам лекцию. Я надеюсь помочь вам немного обезопасить себя. Когда вы работаете на улице, сколько друзей или родственников знают, где вы? В случае вашего исчезновения сколько времени пройдет, прежде чем об этом заявят?

Я жду, а вопрос мой висит в воздухе, как паутина, слетевшая со стропил. Мой голос охрип и звучит слишком грубо. Я отпускаю стул и начинаю прохаживаться по сцене. Левая нога отказывается сгибаться, и я едва не спотыкаюсь, но все же удерживаю равновесие. Они смотрят друг на друга, решая, какое мнение обо мне составить.

– Держитесь подальше от улицы, а если не можете, тогда принимайте меры предосторожности. Наладьте систему взаимопомощи. Позаботьтесь о том, чтобы кто-нибудь записывал номера машин, в которые вы садитесь. Работайте только в освещенных районах и организуйте дома, где можете принимать клиентов, вместо того чтобы обслуживать их в машинах…

Четверо вошли в зал и встали у двери. Сразу видно, что они полицейские в штатском. По мере того, как женщины понимают это, я слышу ропот недоверия и протеста. Некоторые со злостью смотрят на меня, как будто это моих рук дело.

– Сохраняйте спокойствие. Я все улажу. – Я осторожно спускаюсь со сцены. Я хочу перехватить Элизу прежде, чем она до них доберется.

Главного легко узнать. Это тот самый следователь с усталым лицом и кривыми зубами, которого я видел на кладбище Кенсал-грин. На нем все то же помятое пальто, из-за пятен напоминающее кулинарную карту дорог. На галстуке – посеребренная булавка в виде Пизанской башни.

Мне он нравится. Он не придает значения одежде. Мужчины, обращающие слишком много внимания на свой внешний вид, кажутся мне амбициозными, но пустыми. Когда он говорит, то смотрит усталым, скучающим взглядом, словно дистанцируясь от настоящего. Я замечал такой же взгляд у фермеров, которые всегда словно не в своей тарелке, если им приходится смотреть на что-то вблизи, особенно на лица. Он примирительно улыбается.

– Сожалею, что пришли без приглашения на ваше собрание, – говорит он сухо, обращаясь к Элизе.

– Что ж, тогда проваливайте, – сладко поет она, ядовито улыбаясь.

– Как же приятно с вами познакомиться, мисс, или мне называть вас «мадам»?

Я встаю между ними:

– Чем мы можем вам помочь?

– Кто вы такой? – Он оглядывает меня с ног до головы.

– Профессор Джозеф О'Лафлин.

– Вот черт! Ребята, это же тот человек с крыши, который разговаривал с пацаном, – грубо грохочет его голос. – Никогда раньше не видел, чтобы человек так трусил. – Он смеется, и кажется, что мраморные шарики сыплются на пол. Его посещает новая мысль. – Вы же эксперт по проституткам, не так ли? Написали что-то вроде книги.

– Статью.

Он пожимает плечами и делает знак своим людям, которые разделяются и идут между рядами стульев. Откашлявшись, он обращается к собравшимся:

– Я инспектор Винсент Руиз из муниципальной полиции. Три дня назад в Кенсал-грин, Западный Лондон, было обнаружено тело молодой женщины. Она погибла десятью днями раньше. Пока нам не удалось установить ее личность, но есть основания полагать, что она была проституткой. Вам сейчас покажут ее портрет, нарисованный художником. Если кто-нибудь из вас узнает ее, я буду благодарен за информацию. Нас интересует все: имя, адрес, компаньоны, друзья, все, кто мог ее знать.

Быстро моргая, я слышу свой вопрос:

– Где ее нашли?

– Была закопана в неглубокой яме рядом с Гранд-Юнион-каналом.

В памяти всплывают отдельные кадры. Я вижу белую палатку и прожекторы, полицейскую ленту и вспышки фотоаппаратов. Тело женщины только что извлекли из ямы. Я был там. Я видел, как ее откапывали.

По залу, словно по пещере, эхом разносятся голоса. Рисунки передают из рук в руки. Шум нарастает. Чья-то рука вяло протягивает мне копию. На черно-белом рисунке, напоминающем те, для которых позируют туристы в Ковент-Гарден, изображена женщина. Она молода, у нее короткие волосы и большие глаза. Только в этом зале десяток женщин похожи на нее.

Через пять минут полицейские возвращаются, качая головами. Инспектор Руиз недовольно ворчит и вытирает платком свой изуродованный нос.

– Вы знаете, что ваше собрание незаконно, – говорит он, косясь на столик с чаем. – Это нарушение приличий – собирать проституток и угощать их напитками.

– Чай для меня, – говорю я.

Руиз недоверчиво смеется:

– Вы пьете чертовски много чая. Или же держите меня за идиота. – Он уже открыто бросает мне вызов.

– Я знаю, за кого вас держать, – сержусь я.

– И за кого же? Я теряюсь в догадках.

– Вы деревенский парнишка, оказавшийся в большом городе. Вы выросли на ферме, где доили коров и собирали яйца. Играли в регби до тех пор, пока травма не положила конец вашей карьере, но до сих пор размышляете, как далеко могли бы пойти. С тех самых пор вы постоянно боретесь с лишним весом. Вы либо разведены, либо овдовели, что объясняет потребность вашей рубашки в утюге, а костюма – в химчистке. После работы вы любите выпить пива и съесть карри. Вы пытаетесь бросить курить, поэтому постоянно шарите по карманам в поисках жевательной резинки. Вы считаете, что в спортивные залы ходят только голубые, если, конечно, речь не идет о боксерских грушах. И в свой последний отпуск вы ездили в Италию, потому что кто-то сказал вам, что там красиво, но под конец возненавидели местную кухню, жителей и вино.

Я удивлен холодности и отстраненности собственного голоса. Может, я заразился предрассудками, витающими в воздухе?

– Впечатляет. Вы проделываете этот трюк на вечеринках?

– Нет, – бормочу я, внезапно смущаясь. Я хочу извиниться, но не знаю, как начать.

Руиз роется в кармане, затем спохватывается:

– Скажите мне одну вещь, профессор. Если вы можете понять все это, просто глядя на меня, то сколько вам может рассказать мертвое тело?

– Что вы имеете в виду?

– Мою убитую. Что вы могли бы мне сказать, если бы я показал вам труп?

Я не уверен в том, что он говорит серьезно. Теоретически такое предприятие возможно, но обычно я имею дело с проявлениями сознания людей: рассматриваю их манеру двигаться, жесты и позы, изучаю одежду, которую они носят, разговор, который они ведут, я вслушиваюсь в изменения их голоса и наблюдаю за их взглядами. Мертвое тело не может предоставить мне ничего подобного. От мысли о трупе у меня сводит желудок.