«Ревность» и другие истории - Ю Несбе Страница 11

И наконец, объяснение, лежащее на поверхности: он невиновен и поэтому не думает о последствиях собственной искренности.

Гитарный рифф. Я узнал его сразу же. «Black Dog», «Лед Зеппелин».

Не вставая со стула, Франц Шмид повернулся и вытащил из висящей за его спиной куртки телефон. Он посмотрел на экран, а рифф превратился в вариации после третьего куплета, где ударные Бонэма не попадают в такт гитаре Джимми Пейджа, но западают прямо в душу. Тревор, мой сосед по общежитию в Оксфорде, писал курсовую по математике, где анализировал замысловатые ритмы в «Black Dog» и рассуждал о парадоксе Джона Бонэма, ударника «Лед Зеппелин», прославившегося скорее не благодаря своему уму, а из-за привычки громить гостиничные номера. Тревор сравнивал его с деревенским и с виду туповатым шахматным гением из «Шахматной новеллы» Стефана Цвейга. Что, если Франц Шмид — тоже такой ударник, такой шахматный гений? Франц Шмид коснулся пальцем экрана, гитара умолкла, и он поднес телефон к уху.

— Да? — сказал он, помолчал, слушая говорящего. — Секунду. — И протянул мне телефон.

— Старший инспектор Балли, — представился я.

— Это Арнольд Шмид, дядя Франца и Джулиана, — проговорил голос в трубке. Он говорил по-английски, но с грассирующим немецким акцентом, который так любят высмеивать. — Я адвокат и хотел бы знать, на каком основании вы задержали Франца.

— Мы его не задержали, господин Шмид. Он сам выразил желание помочь нам в поисках брата, и мы приняли его предложение, пока он сам не возражает.

— Дайте трубку Францу.

Молодой человек опять поднес телефон к уху, послушал немного, после чего коснулся экрана и, положив телефон на стол, накрыл трубку рукой. Я посмотрел на телефон, а Франц сказал, что устал и хочет вернуться домой, но, если будут новости, он просит нас ему позвонить.

«Новости — значит вопросы? — подумал я. — Или труп?»

— Телефон, — сказал я, — вы не против, если мы его осмотрим?

— Я отдал его полицейскому, с которым беседовал до вас. И ПИН-код сообщил.

— Не телефон вашего брата, а ваш.

— Мой? — Жилистая рука сжала черный телефон. — Хм… а это надолго?

— Нет, не само устройство, — сказал я, — я прекрасно понимаю, что в такой ситуации телефон вам нужен. Вы предоставите нам доступ к разговорам и сообщениям за последние десять дней? Для этого вам потребуется только расписаться на заявлении, а мы запросим все данные у вашего оператора. — Я улыбнулся, словно извиняясь. — Так я смогу вас вычеркнуть из списка тех, за кем нужно вести наблюдение.

Франц Шмид посмотрел на меня. И в падающем из окон свете я увидел, как зрачки у него расширяются. Зрачки расширяются, когда человеку нужно больше света, и порой такое происходит от страха или от вожделения. В нашем же случае, думаю, причиной стала чрезмерная сосредоточенность. Так бывает, когда твой противник по шахматам делает неожиданный ход.

Я словно читал мысли, замелькавшие у него в голове.

Он подготовился к тому, что телефон мы захотим проверить, и поэтому стер все сообщения и список звонков, которые хотел скрыть от нас. Но возможно, в базе данных оператора все по-прежнему хранится — так он думал. Можно, конечно, отказать. Можно позвонить дяде, и тот подтвердит, что закон повсюду одинаковый — что в Греции, что в США, что в Германии, а значит, он вовсе не обязан помогать полиции, пока они не обоснуют свои требования юридически. Вот только если он начнет чинить нам препоны, не подозрительно ли это будет выглядеть со стороны? Тогда я едва ли вычеркну его из списка подозреваемых. Так он думал. В его взгляде я заметил нечто смахивающее на панику.

— Разумеется, — проговорил он, — где нужно расписаться?

Зрачки уменьшились. Он прокрутил в голове сообщения и ничего особо серьезного не обнаружил. Карт он мне не раскрыл, но по крайней мере на миг уронил свою непроницаемую маску.

Мы вышли из комнаты вместе и остановились посреди участка, высматривая Гиоргоса, когда из-за перегородки выскочил пес, на вид добродушный голден ретривер. Радостно гавкнув, он бросился к Францу.

— О, приветик! — вырвалось у Франца.

Присев на корточки, он принялся чесать пса за ухом привычными движениями, которые, как я заметил, отличают тех, кто искренне любит животных. И к кому животные, похоже, инстинктивно тянутся — поэтому пес выбрал Франца, а не меня. Хвост у собаки ходил ходуном, а мордой она тыкалась Францу в лицо.

— Животные лучше людей, правда ведь? — Франц посмотрел на меня. Он сиял, его словно подменили.

— Один! — послышался из-за перегородки строгий оклик.

Голос был тот же, что сказал Гиоргосу о журналисте. В проходе появилась девушка. Она схватила собаку за ошейник.

— Простите, — сказала она по-гречески, — вообще-то, он знает, что так себя вести нельзя.

Ей было около тридцати, маленькая, крепко сбитая и спортивная, в форме туристической полиции. Девушка подняла взгляд. Вокруг глаз краснели круги, а когда она увидела нас, щеки тоже порозовели. Она оттащила собаку за перегородку — пес поскуливал и царапал когтями пол. Когда он скрылся из виду, я услышал фырканье.

— Мне нужна помощь, — сказал я, повернувшись к перегородке. — Надо распечатать согласие на проверку телефона. Оно есть на сайте…

— Там в конце коридора стоит принтер, — перебила она меня, — просто подойдите к нему, господин Балли.

* * *

— Ну как? — спросил Гиоргос Костопулос, когда я заглянул к нему за перегородку.

— Подозреваемый возвращается на мопеде в Массури, — протянул я ему лист бумаги с подписью Франца Шмида, — и, боюсь, он догадывается, что мы его подозреваем, поэтому может скрыться.

— Ничего страшного, мы же на острове, а ветер, по прогнозу, только усилится. То есть вы полагаете…

— Да, думаю, это он убил брата. Когда получите данные от оператора, перешлете их мне, хорошо?

— С телефона Джулиана Шмида тоже?

— К сожалению, пока факт его смерти не доказан, нам нужно его согласие. Но его телефон у вас?

— Разумеется. — Гиоргос открыл ящик.

Взяв телефон, я подсел к столу и ввел ПИН-код, записанный на бумажке, которая была приклеена к обратной стороне мобильника. Принялся просматривать список звонков и сообщения.

Ничего представляющего интерес для дела я не обнаружил. Когда я прочел сообщение о том, что какую-то вершину «взяли» — на сленге альпинистов это означает «покорили», — у меня вспотели ладони. Еще там были сообщения со всяческими поздравлениями и благодарностями. Договоренности о встречах, о том, в какой ресторан идти и во сколько. Но на первый взгляд ни ссор, ни романтики.

Вдруг я вздрогнул — телефон завибрировал и одновременно запел мужским страдальческим голосом, с фальцетным надрывом, характерным для поп-музыки двухтысячных. Я растерялся. Если я отвечу, то, вероятнее всего, придется объяснять другу, коллеге или родственнику Джулиана, что тот пропал и не исключено, что утонул во время отпуска в Греции, куда он отправился лазить по горам. Я вздохнул и нажал на «Принять вызов».