Побег из СССР - Дато Турашвили Страница 10

Манана прикрыла дверь спальни и присела на кухонный стул. Она собралась было закурить, но передумала – сын заплакал громче, и Манана вернулась в комнату.

Его звали Гиорги, но все называли его Гией, и сейчас у него был настолько озабоченный вид, что в другое время жена обязательно бы улыбнулась. Но не сейчас: от усталости у нее так болели руки, что не было сил даже улыбаться.

– Давай, – сказала она, снова забирая сына у Гии.

– А мне что сделать? – робко спросил тот у жены, но в ответ Манана сказала именно то, чего он ожидал.

– Ничего.

Это был скорее голос уставшей женщины, чем рассерженной жены, но Гия все же вышел в кухню, открыл форточку и прикурил сигарету. Он курил быстро и нервно: как и всех молодых отцов, детский плач сводил его с ума, и это несмотря на то, что характер у Гии был спокойный, он многое мог стерпеть.

Он докурил, потом открыл холодильник. Холодильник был пуст, и Гия сердито захлопнул дверцу, почувствовав, что чуть не выругался. Но вдруг он успокоился, и на лице даже появилось некое подобие улыбки.

Гия тихо подошел к двери в спальню. Оттуда больше не доносился детский плач, он осторожно откинул висевшую на двери занавеску – мать и ребенок спали.

Гия снова закурил, но уже радостно, снова открыл форточку. Теперь он курил уже медленно и с удовольствием, не бросил, как обычно, окурок наружу, но потушил его водой из-под крана. Потом очень осторожно открыл крышку мусорного ведра и выбросил окурок в ведро. Снова открыл пустой холодильник и снова его закрыл.

– Удивлен, что пустой? – спросила жена, и Гия быстро повернулся.

– Я думал, ты спишь, – сказал он Манане и присел на стул.

– Я спала, но ребенку надо еду приготовить.

– А может, у него опять ушко болит?

– Может быть.

– А того лекарства больше нет?

– Нет, и у соседей уже просить не могу.

– Завтра куплю.

– На что?

– Куплю.

– Опять в долг?

– Куплю.

– Его же достать невозможно.

– У Чашки куплю.

– У Чашки очень дорого.

– Куплю.

– Выпьем чаю. А что насчет работы?

– Завтра будет ответ.

– Примут?

– Наверное.

– Тебя же никуда не берут, почему ты на этих надеешься?

– Они не знают, что у меня судимость.

– А если бы и знали? Тебя же официально оправдали, и в деле лежит подтверждение реабилитации.

– А его обычно никто не читает.

– А ты, конечно же, не говоришь, чтобы документы дочитали до конца.

– Конечно.

– Тебе гордость и самолюбие не позволяют.

– Не могу просить.

– Тогда почему же ты на них надеешься?

– А я все лишнее из документов вынул, а потом уже сдал в отдел кадров.

Муж и жена рассмеялись, но тут же вспомнили о с таким трудом успокоенном ребенке, и оба одновременно прикрыли рты руками.

– Давай я тебе быстро картошки нажарю, – сказала Манана. – Еще немного есть, мне не лень.

– Я не голоден, – ответил Гия, прикурил от газовой горелки и снова открыл запертую форточку.

Рано утром он вышел из дому.

Гия осмотрел сверток у себя под мышкой и сел в троллейбус, шедший в сторону площади Ленина. От площади он пешком спустился по улице Леселидзе и свернул к синагоге. Перед синагогой стояло несколько евреев, вот у них Гия и спросил, не видели ли они Чашку. Появление незнакомого человека насторожило евреев. До этого у Гии никогда не было никаких дел к Чашке. Он его даже не видел, но, как и все тбилисцы, знал, что Чашка торгует импортными и дефицитными лекарствами. И хотя Гия не знал, как выглядит Чашка, но догадался, что сейчас Чашка стоит здесь, среди этих евреев, и Гия, не таясь, открыто объяснил причину своего появления:

– Лекарство мне нужно, для ребенка…

Чашка тоже, благодаря генетической интуиции и большому опыту, догадался, что этот человек – на самом деле его клиент, а не агент из КГБ или ОБХСС.

– Пошли, – позвал он Гию, приглашая зайти на первый этаж стоявшего рядом дома.

Чашка открыл какой-то блокнот и предложил клиенту сесть. Гиорги попытался было рассмотреть комнату, просто из любопытства, но у Чашки не было на это времени:

– Какое лекарство тебе нужно? – спросил он Гию и заглянул в раскрытый блокнот.

– От боли в ушах, немецкое, для ребенка, три ночи уже не спит, соседка дала нам болгарское, но оно закончилось.

– Эх, болгарское и не помогает вовсе, тебе нужно или немецкое, или австрийское, – прервал его Чашка, профессионально раскинув руки.

– Есть? – спросил Гия и так разволновался в ожидании ответа, что собрался было закурить.

– Вообще-то это лекарство – большая редкость, да и дорогое очень, – начал Чашка, но теперь уже Гия его прервал.

– Не дороже же этого?! – сказал он, кладя на стол свой сверток, и поспешно развернул, демонстрируя Чашке его содержимое – новенькие американские джинсы, удивившие даже Чашку. Вначале он сам долго их разглядывал, а потом позвал со двора Моше.

Войдя, Моше сразу, без слов, понял, в чем дело, и тщательно осмотрел товар, потом, довольный, посмотрел на Гиорги и сказал так, чтобы слышал Чашка:

– Клянусь детьми, настоящие «левисы». Мы рядом с синагогой, Бог не даст соврать, – снова посмотрел на Гию и с деловым видом произнес: – На них клиентов полно, если оставляешь, цену назови.

– Лекарство мне нужно для ребенка, поэтому и продаю джинсы. Я в ценах вообще не разбираюсь, первый раз что-то продаю, – ответил Гия.

Чашка и Моше переглянулись. Чашка повернулся, достал из шкафа лекарство и протянул Гие:

– Деньги оттуда возьму, за остатком зайди завтра, возьмешь у Моше.

Гия ничего не ответил, положил лекарство в карман и попрощался с обоими.

Он знал, конечно, что ему и здесь откажут, но все же зашел в исследовательский институт, где ему сегодня должны были дать официальный ответ. В отделе кадров, как он и ожидал, Гие принесли извинения:

– Ваш вопрос рассмотрели, но вакансий нет и, наверное, в этом году уже не будет. Принесите документы через год, может, тогда…

– Через год я буду уже далеко, – ответил Гия женщине с ярко-алыми, густо напомаженными губами и вежливо забрал документы.

Он сунул бумаги под мышку и, как только вышел на улицу, тут же прикурил сигарету. Перешел улицу, потом ненадолго приостановился на мосту, спокойно выкинул документы в Куру и продолжил свой путь. Спросил у какого-то прохожего, который час, и сел в троллейбус. Он должен был повидать братьев и знал, что в это время оба будут дома, – было время обеда, а братья всегда обедали вместе со всей семьей.