Исчезнувший - Джеффри Дивер Страница 10

Сейчас он внимательно изучал запись, мысленно измеряя углы, отмечая расположение окон и местонахождение возможных свидетелей, прикидывая, где будет находиться сам — как это делают все хорошие исполнители. Занимаясь этим, Мальэрик продолжал молниеносными движениями тасовать карты, шуршавшие в его руках. Короли, дамы, валеты и джокеры, словно вода, стекали на черный бархат, а затем, нарушая все законы природы, снова взлетали к его сильным рукам и тут же исчезали из вида. Наблюдая за импровизированным представлением Мальэрика, публика (если бы она видела это) была бы потрясена тем, что реальность уступила место иллюзии, поскольку ни один человек не в силах проделать ничего подобного.

Но все обстояло совсем иначе — карточные фокусы, которые сейчас с отсутствующим видом проделывал Мальэрик, не были ни иллюзией, ни чудом; в основе этих тщательно отрепетированных упражнений лежали непреложные законы физики.

* * *

О да, почтеннейшие зрители: то, что вы уже видели, и то, что вам еще предстоит увидеть, — все это абсолютно реально.

Реально, как пожирающий плоть огонь.

Реально, как веревка, впивающаяся в белоснежную шею юной девушки.

Реально, как стрелки часов, медленно движущиеся навстречу тому ужасу, который испытает наш следующий исполнитель.

* * *

— Эй, привет!

Молодая женщина присела возле постели, на которой лежала ее мать. За окном, на аккуратно подстриженном газоне, стоял высокий дуб, ствол его обвивал плющ, всегда выглядевший по-разному. Сегодня анемичное растение ничуть не напоминало ни дракона, ни стаю птиц, ни солдата. Это обычное городское растение изо всех сил пыталось выжить.

— Ну как ты себя чувствуешь, королева-мать? — спросила Кара.

Это обращение появилось после одной из поездок, которые они обычно совершали всей семьей — на сей раз в Англию. Родителей Кара называла «ваше королевское величество» и «королева-мать», себя — «королевский отпрыск».

— Прекрасно, дорогая. А как у тебя дела?

— Лучше, чем у одних, но не так хорошо, как у других. Ну как, нравится? — Протянув руку, Кара показала свои коротко подстриженные ногти — черные, как клавиши рояля.

— Очень мило, дорогая. От розового цвета я уже немного устала. Сейчас он встречается везде и страшно примелькался.

Поднявшись, Кара поправила соскользнувшую вниз подушку, после чего снова села и сделала глоток из принесенного с собой большого термоса; кофе был единственным наркотиком, который она употребляла, зато очень часто и помногу. За утро это была уже третья чашка.

Ее короткие волосы сейчас были красновато-фиолетовыми; вообще за годы пребывания в Нью-Йорке она успела перекрасить их почти во все цвета радуги. Нынешнюю ее прическу некоторые называли стрижкой «под эльфа»; Каре такое название совсем не нравилось, и она предпочитала называть ее просто «удобной». Можно выйти из дома уже через несколько минут после душа — настоящее благо для тех, кто ложится не раньше трех ночи и не относится к числу ранних пташек.

Сегодня на ней были черные облегающие брюки и — хотя ее рост едва превышал пять футов — туфли без каблуков. Темно-фиолетовая блузка без рукавов позволяла разглядеть красивые тугие мышцы. Кара училась в колледже, где основное внимание уделялось не физической подготовке, а политике и искусству, однако, окончив его, вступила в гимнастический клуб «Голд Джим» и теперь постоянно сгоняла вес и бегала трусцой. Прожив восемь лет в богемном Гринвич-Виллидже и приближаясь к тридцати, Кара сохранила необычно белую кожу, без татуировок и наколок.

— Да, имей в виду, мама. Завтра у меня представление. Одно из тех, что устраивает мистер Бальзак.

— Да, я помню.

— Но на этот раз все будет иначе. Сейчас он разрешил мне выступить соло.

— Да что ты, милая!

— Чистая правда!

Мимо палаты по коридору проковылял мистер Гелдтер.

— Привет!

Кара рассеянно кивнула ему. Когда ее мать впервые приехала сюда, в Стьювсант-Мэнор, один из лучших в городе домов для престарелых, о ней с Гелдтером много шушукались.

— Они считают, что мы с ним живем, — шепотом сообщила она дочери.

— А разве нет? — спросила Кара, считая, что после пяти лет вдовства матери пора бы уже найти себе мужчину.

— Конечно, нет! — с искренним возмущением отрезала мать. — Как ты можешь предполагать такое! — Этот эпизод очень точно характеризовал ее: легкую непристойность она допускала, но, перейдя некоторую черту, человек становился Врагом с большой буквы — даже если он был ее собственной плотью и кровью.

Подавшись вперед, Кара продолжала рассказывать матери о своих планах на завтра. При этом она внимательно разглядывала ее. Для семидесяти пяти лет кожа матери была на редкость гладкой и розовой; в поседевших волосах все еще виднелись черные пряди. Штатная парикмахерша сегодня завила их и собрала в пучок.

— В любом случае, мам, кое-кто из моих подруг будет там; хорошо, если бы и ты приехала.

— Постараюсь.

Кара внезапно осознала, что кулаки ее плотно сжаты, тело напряжено, а дыхание участилось.

Постараюсь…

Кара закрыла глаза, наполнившиеся слезами. Черт побери!

Постараюсь…

Как это неправильно, со злостью подумала она. Раньше мать никогда не сказала бы: «Постараюсь». Это не в ее духе. Она могла бы или категорически заявить: «Все, дорогая, я буду там! В первом ряду», или холодно отрезать: «Нет, завтра не смогу. Тебе следовало предупредить меня пораньше».

«Постараюсь» — совсем не похоже на мать. Она или решительно за, или столь же решительно против.

Но не теперь — когда она вообще едва похожа на человека. В лучшем случае это ребенок, спящий с открытыми глазами.

На самом деле эта беседа происходила только в воображении молодой женщины. Правда, слова Кары были вполне реальны, а вот все, что якобы произнесла ее мать, начиная с «Прекрасно, дорогая. А как у тебя дела?» и кончая смутившим Кару «Постараюсь», молодая женщина выдумала.

Увы, сегодня ее мать вообще не произнесла ни слова. То же самое было вчера и позавчера. Она лежала в коме возле увитого плющом окна. Порой она приходила в себя, но несла полную чепуху, словно какие-то невидимые беспокойные мысли тревожили ее, понапрасну вороша память.

Иногда все же наступали моменты просветления, и хотя они длились недолго, отчаяние Кары проходило. Когда же молодая женщина уже была готова смириться с худшим — с тем, что ее мать ушла навсегда, — та вдруг возвращалась и становилась почти такой, как до кровоизлияния в мозг. И решимость Кары исчезала: так обманутая женщина прощает своего непутевого мужа, если тот проявляет малейшие признаки раскаяния. В такие минуты она убеждала себя, что мать выздоравливает.

Врачи, конечно, говорили, что надежды почти нет. Однако их не было рядом с Карой, когда несколько месяцев назад ее мать вдруг очнулась и сказала: «Привет, милая! Я съела те булочки, что ты вчера принесла. Ты положила побольше орехов — именно так, как я люблю. И черт с ними, с калориями. — Детская улыбка. — О, я так рада, что ты здесь. Я хотела рассказать тебе о том, что сделала вчера ночью миссис Брэндон с пультом дистанционного управления».