Последняя черта - Феалин Эдель Тин-Таур Страница 10

— Я вам её не отдам! — Пожилая женщина спрятала маленькую девочку себе за спину. — Тебе на неё всё равно, так не губи ребенку жизнь! 

Её собеседница, высокая и худая девушка, всем своим серьёзным видом напоминающая учителя, поджала красные губы, скосила взгляд на девочку и картинно вздохнула.

— Забирай. Я откажусь, оформлять опеку сама будешь. 

Женщина облегчённо прикрыла глаза, тут же встрепенулась. Сова — такую ассоциацию у девочки вызывала бабушка. Большая, но не толстая — большая и тёплая, в свободных одеждах. Плечи покрывала самая настоящая, непривычная взгляду шаль. 

— Мама?

Девушка отвернулась, скрылась в комнате. Разговор происходил в коридоре квартиры с хорошим ремонтом. Белые стены, строгая мебель — никакого уюта, сплошной комфорт, если его можно было так назвать. Девочка недоумённо моргнула, подняла голову и вгляделась в морщинистое лицо. 

— Куда пошла мама?

Ей было шесть лет, и она была достаточно умной, чтобы понять, что именно произошло, но в доверчивом детском сознании не было места для мысли о предательстве. Непроизвольно текли слёзы из больших серо-голубых глаз.

— Не бойся, милая, всё хорошо, — пожилая женщина присела рядом, извлекла из сумки платок и принялась вытирать девочке слёзы. — Всё теперь будет хорошо, Танечка. Ты только не бойся. Сейчас мама соберёт вещи и мы навсегда уедем. Ты их больше не увидишь. 

Танечка хлюпнула носом, насупилась. Через десять минут вернувшаяся девушка пихнула в руки бабушке спортивную сумку и молча открыла входную дверь магнитной картой. На дочь даже не взглянула. У Ксении, как её звали, всегда были дела поважнее. Но потом Таня забудет. И её имя, и отчима со старшим братом, и эту квартиру. Даже плохо будет помнить, как её мама выглядит, и «мамой» будет называть Дарью Павловну. 

Таня уехала из квартиры с хорошим ремонтом в старую панельку в другом городе. Долго приспосабливалась к новой среде обитания, да и в принципе после этого стала ребёнком замкнутым. У неё было два друга — бабушка-Сова и ненастоящий кот Себа со сбоем в программе. Новая модель, которую каким-то ветром занесло в их район, когда девочка шла со школы. Такие даже умели говорить, но Себа не умел. Букву «н» в имени новой хозяйки заменял на шипящий звук сломанной системы, и получалось то ли «Таса», то ли «Таша» — от раза к разу. Потом кот сломался окончательно, перестал даже передвигаться, и пришлось выбросить его в мусорку. От него у девочки осталось только странная симпатия к тому, как устройство её называло, и она начала представляться всем Ташей. Дарья Павловна такое не особо одобряла, но в итоге смирилась — чем бы дитё ни тешилось, как говорится. 

Шли дни, месяцы. Однажды девочке подарили долгожданные краски. До этого она обходилась карандашом и ручкой, а теперь странные рисунки-абстракции заиграли яркими цветами. Ташке тогда было уже тринадцать. Девочка никак не хотела воспринимать мир и жизнь всерьёз, мечтала о разном, в том числе и высоком, витала в облаках. Рисовала цветы, силуэты людей, и ей бесконечно нравились одни — одинокие гладиолусы, белые, с розовой каймой на лепестках. На бумаге они всегда выходили особенно лёгкими, светлыми и свободными.

— Татьяна, задержись, — окликнул её как-то учитель после урока. — Есть разговор. 

Она отказывалась помнить. Последнее, что врезалось во всё ещё наивное сознание — писк магнитной двери класса. А потом мужчина двинулся к ней, дернув плотно сидящий галстук на шее. 

— В этом нет ничего такого, Сернина. — Он гладил её по голове и давил на плечи, чтобы опустилась на колени. — Но, если об этом кто-то узнает, тебе не поздоровится, а твою выжившую из ума бабку не найдут.

По слухам, витающим среди старшеклассников, учитель истории был связан с криминалом. Таша перечить не стала — испугалась. Не сразу поняла, что от неё требуется, долго училась, но когда мужчина хвалил — отпускало. Страх стал полноценным спутником её жизни. Только-только делающая первые шаги к социализации, она снова закрылась в себе, опустила голову, поникла плечами и полюбила толстовки. Потом случился инцидент-с-кипятком. Первая паническая атака, произошедшая в учительской. Воспоминания смазались, но, когда Таша себя осознала — выла от боли и смотрела на трясущиеся обожжённые руки. Оба предплечья представляли из себя красное пятно, а учитель спешно застёгивал ремень брюк и торопился к ней. 

— Идиотка, — бормотал он, поднимая её на ноги. — Не ори, пойдём. 

Медпункт, школьные коридоры и волнующаяся бабушка, которая очень хотела знать, что именно произошло. Но Таша не знала, а про учителя говорить не могла. Поэтому на вопрос, что делала в учительской, пришлось соврать, получить выговор, встать на школьный учёт и отработать пятьдесят часов уборки территории учебного заведения. После этого встречи с учителем перенеслись к нему домой, а на зажившие ожоги добавились шрамы. Новый день — новый порез. Сидя подолгу в задрипанной ванне, Таша смотрела на проступающую кровь и давилась слезами бессилия.