Ложь во спасение - Нора Робертс

В большом доме – а мысленно она, наверное, всегда так и будет его называть – Шелби прошла в кабинет мужа и опустилась в массивное кожаное кресло за солидным письменным столом. Кресло густо-кофейного цвета. Не коричневого, нет. Цвета эспрессо. В этом отношении Ричард бывал до крайности щепетилен. Сам стол тоже непростой. Презентабельный, сверкающий полировкой, изготовленный из африканского дерева зебрано, причем по спецзаказу в Италии.

Помнится, Шелби тогда пошутила: дескать, зебры, оказывается, водятся и в Италии. И каким же взглядом Ричард встретил эту невинную шутку! Истолковать этот взгляд можно было примерно так: роскошный особняк, шикарные шмотки, увесистый бриллиант на левом безымянном пальце – а ты все та же простушка Шелби-Энн Помрой, едва вырвавшаяся из глухого провинциального городка в Теннесси, где родилась и выросла. Из грязи да в князи. Классический случай.

А ведь было время, когда муж посмеялся бы над этой шуткой, сейчас подумалось ей. Он бы догадался, что она шутит, и рассмеялся, как если бы она была для него свет в окошке. Однако ее свет для него давно потускнел, и случилось это, бог свидетель, до обидного скоро.

Они познакомились звездной летней ночью пять лет назад. Этот мужчина мгновенно покорил ее сердце, вырвал из привычной среды и открыл совершенно иной мир, такой, какого она даже и представить не могла.

Он обращался с ней как с принцессой, показывал места, о которых она лишь читала в книгах или видела в кино. И было время, он ее любил, разве нет? Об этом важно не забывать. Она была любима и желанна и имела все, о чем только может мечтать женщина. Ричард ей ни в чем не отказывал.

Обеспечивал. Это слово он употреблял чаще всего. Он ее обеспечивал.

Да, он рассердился, когда узнал о ее беременности. Его взгляд в тот момент ее даже напугал. На какой-то миг. Но он ведь взял ее в жены, так? Причем задолго до беременности. Умчал в Лас-Вегас – словно у них случился роман всей жизни.

Тогда они были счастливы. Об этом тоже надо помнить. Надо изо всех сил держаться за воспоминания о лучших временах.

Женщине, овдовевшей в двадцать четыре года, без воспоминаний не обойтись.

Женщине, узнавшей, что вся ее жизнь от начала до конца была пронизана ложью, оказавшейся не просто на мели, а в астрономических долгах, таких, что и вообразить невозможно, требуется что-то, что напоминало бы о лучших временах.

То, что она в долгах как в шелках, Шелби объяснили адвокаты и финансисты. Правда, выражения типа «привлечение заемных средств», «хедж-фонды» и «изъятие имущества банком-кредитором» были для нее китайской грамотой. Большой дом, повергший ее в благоговейный трепет, когда она впервые переступила его порог, как теперь выяснилось, ей вовсе не принадлежит. Или принадлежит лишь крошечной толикой, а большей частью является собственностью залогодателя. Машины, как ей объяснили, не покупались, а брались в лизинг, и поскольку платежи просрочены, то и на них у нее теперь нет никаких прав.

Мебель? Куплена в кредит, платежи просрочены.

И еще налоги. Об этом Шелби не могла даже думать. Одна мысль о налогах повергала ее в ужас.

Прошло два месяца и восемь дней после смерти Ричарда, и все это время она, кажется, только и делала, что вникала в такие вещи, которыми он всегда призывал ее не забивать себе голову – дескать, это не ее забота. И не ее дело, как очень явственно говорил все тот же высокомерный взгляд.

А теперь это все стало ее заботой. И ее делом, поскольку она оказалась должна кредиторам, ипотечной компании и правительству Соединенных Штатов такие суммы, при мысли о которых на нее находил столбняк.

А впадать в ступор нельзя. У нее ребенок. Дочь. Нет ничего важнее Кэлли. Всего три годика, подумала Шелби. От мысли о дочери ей захотелось положить голову на этот шикарный стол и зареветь в голос.

– Нельзя реветь. Теперь у нее есть только ты, и все, что потребуется, ты сделаешь! – вслух приказала себе Шелби.

Она открыла коробку – их было несколько. На этой была этикетка «Личные документы». Надо полагать, юристы и налоговики все забрали, прошерстили, сняли со всего копии.

Теперь прошерстит все она. Может, еще что-то удастся спасти. Ради Кэлли.

Надо любым способом найти денег, чтобы погасить все долги и еще чтобы хватило на жизнь себе и ребенку. Само собой, она пойдет работать, но этого явно будет недостаточно.

На самом деле к деньгам Шелби всегда была равнодушна. Об этом она размышляла, принимаясь просматривать счета за костюмы, обувь, рестораны и отели. И за частные самолеты. Свое безразличие к деньгам она осознала на исходе первого, бурного года их брака, после рождения Кэлли.

С появлением Кэлли все ее желания свелись к одному – иметь свой дом.

Шелби прервалась и оглядела кабинет Ричарда. Кричащие краски его любимых картин, типичных образчиков современного искусства. Ослепительно-белые стены – он считал, что именно на таком фоне выигрышнее смотрятся эти самые картины. Темные тона дерева и кожи.

Вряд ли этот особняк может сойти за родной дом. И никогда он ее домом не был. Как никогда и не будет, подумала она, даже если прожить здесь лет восемьдесят, а не те жалкие три месяца, что прошли с момента их переезда.

Ричард купил особняк, не советуясь, и обставил по своему вкусу, не поинтересовавшись ее предпочтениями. Сюрприз, объявил он, распахивая перед ней двери этого огромного дома в Вилланове, в котором повсюду звучало эхо. Зато, как он объяснил, это лучший пригород Филадельфии.

Конечно, она притворялась, что дом ей мил. Она испытывала благодарность за то, что наконец смогла обосноваться на постоянном месте, хоть ее и пугали эти напряженные цвета и высоченные потолки. Главное – у Кэлли теперь будет дом, она будет ходить в хорошую школу, гулять в безопасном районе.

У девочки появятся друзья. И у нее тоже – во всяком случае, Шелби на это надеялась.

Но жизнь распорядилась по-своему, и на все это у них уже не осталось времени.

Ни времени. Ни страховки на десять миллионов долларов тоже. О ней, как выяснилось, Ричард тоже врал. И врал про специальный фонд, который якобы завел для того, чтобы откладывать деньги на образование дочери.

Но зачем?

Этот вопрос Шелби от себя гнала. Все равно ответа ей никогда не узнать, так зачем спрашивать?

Можно собрать все его костюмы, туфли, галстуки и спортивное снаряжение, клюшки для гольфа, лыжи. Отнести в комиссионный магазин – хоть сколько-то удастся выручить.

Попробовать продать то, что не изымут за долги. Хоть через Интернет, если уж на то пошло. Выставить на продажу или дать объявление. В конце концов – снести в ломбард. Неважно – как, главное – выручить хоть какие-то деньги.