Двенадцать шагов фанданго - Крис Хаслэм

Луиза лихорадочно искала. Она металась среди облупленных стен кухни, как потускневший шарик для игры в пинг-понг, открывала крышки коробок, сметала с полок одежду, обшаривала любую поверхность в поисках каким-то удивительным образом исчезнувшей упаковки, забытой дозы наркоты, никогда и не существовавшей в действительности. Она костерила испанцев по-немецки, немцев — по-испански и кого-то еще — всем понятным односложным ругательством. Она не доверяла этому месту, не доверяла мне, не верила, что среди наших потрепанных обносков не притаилась хотя бы маленькая упаковка, припрятанная на черный день.

— Мерзавцы! — цедила Луиза сквозь зубы по-испански. — Сволочи! — Она трясла волосами, заколотыми на затылке в виде «конского хвоста», яростно обыскивая карманы моих неопрятных брюк. — Дерьмо! — ругалась она по-немецки, швыряя в потрескавшуюся стену поношенные джинсы с биркой «Вранглер», словно вымещая на мне свое отчаяние.

Я старался не замечать ее, уткнулся в последний июньский номер журнала Marie Claire, но понял, когда она наконец принялась мерить шагами комнату, что теперь мне лучше бы находиться где-нибудь рядом с заведением Дитера.

— Ты уверен, что больше ничего нет? — Луиза откинула челку со смуглого лица, обратила на меня жуткий блуждающий взгляд.

Если бы я немного подвинулся, то дал бы ей возможность заметить боль и обреченность в моих налитых кровью глазах, но я не сделал этого, поэтому ей пришлось ждать. Пока для нее это не смертельно. Пока еще нет. Что касается меня, я всегда мог добыть дозу или две у Тео. Луиза же нелегко сходилась с людьми и должна была получить основательную встряску, чтобы найти хмыря, готового поделиться с ней запасом наркоты.

Она шумно втянула воздух:

— Как насчет Тео?

Я уставился на нее, как игрушечный светильник-зайчик, крайне обеспокоенный своей очевидной неспособностью четко выразить мысль.

— Кто? — замешкался я. — Что Тео?.. — Усердно скребя череп, я пытался спрятать глаза, но она уже успела увидеть в них выражение вины.

— Как насчет Тео? — медленно, почти спокойно повторила она. — Он всегда оставляет немного про запас.

— Не в этот раз, — энергично замотал я головой и уставился в пол. — Я спрашивал у него прошлой ночью. Он совершенно пуст.

— Пойди и попроси снова. Скажи, что я верну ему вдвойне — полными дозами. И принеси прямо сюда. — Ее глаза засветились оптимизмом, рожденным надеждой на успешные поиски. — Иди немедленно! — потребовала она, подталкивая меня к одеялу, закрывавшему дверной проем.

Я согласился. Не хватало еще с ней спорить. И пообещал попытать счастья где-нибудь еще, если у Тео ничего не осталось. Это давало мне больше свободного времени.

Каждый раз, выходя из дому, я опасался потерять свою тень. Послеполуденное солнце жгло как пламя в сердцевине электродуговой сварки, испепеляло побеленные стены домов, обжигало блестящие консервные банки, которые мы использовали под цветочные горшки. Недосягаемая солнцу полоска постепенно расширялась на каменистой улице, протянувшейся между домами. Моргая подслеповатыми глазами, я побрел в ее тени. Уходящий вниз узкий переулок за левым поворотом повел вдоль другого ряда крохотных средневековых хижин, построенных бездомными бродягами скорее в целях безопасности, чем для удобства. Каждому следует иметь убежище, в котором можно было бы укрыться в случае опасности, и эти домишки служили укрытием для нищеты в течение последних одиннадцати столетий. Положение убежища на вершине скалы, возвышающейся над возделанными землями прибрежной Андалузии, гарантировало незыблемость его стен — только бродяги менялись.

Внизу, на пустой площади, не было никакой тени, только медленно перемещающаяся тенистая стрелка, падающая от основания башни. Когда-то этот опаленный солнцем, пыльный четырехугольник был центром жизни обитателей городов, местом, где бродячие торговцы предлагали товары честным жителям городка за крепостными стенами. Именно здесь, на площади, разрешались споры, собирались налоги, делались заявления под тенью тянущихся над балконами навесов в мавританском стиле. Именно здесь платили дань всем, чем угодно, как это было принято в эпоху Эльсида. Однажды, пару лет назад, я попробовал корень мандрагоры и, шатаясь, полез на стену, сторожившую улочки как каменный часовой. С одной стороны я видел внизу площадь, с другой — долину. Добавлять мандрагору в чай рискованно, но иногда это стоит сделать, несмотря на боли в желудке, раздирающие брюшную полость, и продолжительную мрачную депрессию. Это был как раз такой случай, поскольку я, прогуливаясь по периметру стены и наблюдая широкие, обожженные солнцем поля долины Гвадаранки, с одной стороны, и узкие, высушенные улицы крепости — с другой, увидел все это в ретроспективе голливудских фильмов. Между прошлым и настоящим не было разницы. Люди XIII века оказывались такими же, как те, которых я встречаю сегодня на улицах и площадях деревень у подножия гор. Те же лица, тот же язык, те же сплетни, те же козы и те же ослы. Это несколько разочаровывало. Особенно потому, что я ожидал одного из тех прозрений о прошлом в духе Джима Моррисона, благодаря которому я воспарил бы над мавританской Андалузией, как свободный орлиный дух воинственного короля.

Кареглазые потомки тех трудолюбивых призраков и сейчас жили бы здесь, если бы не соблазн в виде удобных отдельных квартир и домиков, построенных в долине. Однажды я прочел, что сокращающиеся численностью пастухи, пасущие коз, и их бабушки, еще жившие в крепости в пятидесятых годах, были выселены из своих древних домов и помещены в новый город в долине в качестве наказания за участие в актах анархо-социалистического сопротивления в военные годы. Говорили, будто крепость стала настолько серьезной помехой для железной дороги, проходящей через долину, что этот район объявили запретной зоной, а его жителей подвергли насильственному выселению после кровавых репрессий превосходящих сил республиканцев. Возможно, где-нибудь так и было, но не здесь. Здесь, наверху, нет проточной воды. Нет телевидения, телефона и возможности купить лотерейный билет. До ближайшей автобусной остановки час пути на осле, а ближайший реальный врач находился еще дальше. Зимой западный ветер носится вокруг крепости, как потрепанные яхты вокруг Гибралтарской скалы, но не видит леса на расстоянии часа езды в любом направлении. Нет здесь и приличного бара. Морщинистые испанцы, оставившие этот древний памятник шулерам и хиппи, были слишком стары и немощны, но они, по крайней мере, оставались живыми, частично благодаря тому, что ориентировались на победителей в Гражданской войне. Те же, которые поддерживали другую сторону, покоятся в земле либо давно переселились на север: там их лица еще не примелькались. В наши дни пару десятков домиков, расположенных за мавританскими стенами, занимало загоревшее под солнцем нездоровое содружество преступников и их жертв, прибывших из разных мест. Мы были личностями, живущими без цели, а Тео, заключенный в башню паранойей наркомана, являлся нашим бессильным королем.