Король и Шут. Между Купчино и Ржевкой... - Александр «Балу» Балунов Страница 99

Балу. Я правильно понимаю, что все-таки в какой-то момент ты просто забил на поиски баланса в ваших отношениях? Если на тот момент у вас существовала пресловутая монархия, то Горшок, не видя возражений с твоей стороны, вообразил себя единственным монархом, собрав свиту и вассалов под свои знамена? Или я упрощаю?

Князь. Все гораздо сложнее. Как помнишь, он не всегда мог ясно и понятно выражать свои мысли. Но если бы ты мог послушать его версию, наверняка, там бы тоже нашлись свои, возможно, объективные соображения. Как известно, по-своему правым может быть каждый, но истина одна. «Монархия» – «не монархия», странно, что эти понятия вообще употребляются при разборе жизни внутри музыкального коллектива. Я поговорил с некоторыми музыкантами и понял, что с ними меня вообще ничего больше не связывает. Так складывалась ситуация в последний год совместной работы.

Впервые за нашу историю я решил поменять тактику и не только прекратил с Горшком спорить, но и начал во многом уступать, кроме жизненно важных для меня вещей. Тактика успеха не имела. Он по синему делу кому-то похвастался, что я во всем признал его правоту. Так и не понял, что я просто забил и переключился на собственное творчество.

Балу. И все-таки, несмотря ни на что, я помню совершенно другого Горшка, который безумно куражился, был охренительно веселым собутыльником, пусть с ним и надо было держать ухо востро.

Князь. Умения покуражиться и весело побухать у него было не отнять. Боюсь, что ради этого он и жил. Ему надо было бы иметь несколько жизней, как у кошки, чтобы можно было менять изношенные угаром тела. О том, каким он был веселым парнем, знают все. Не знаю ни одного рокера, который плохо бы о нем отзывался. Горшок – это Горшок, и этим все сказано. Но в нашей внутренней системе порою все было гораздо сложнее. Наверное, выходит, как в фильме про Высоцкого: вместо всеми любимого творческого героя, идеала, глубокого и многогранного, людям показали зависимого наркомана. Мы оба были и ангелами, и чертями, и шутами. Мы подпитывали друг друга и стимулировали. В наши с ним отношения стали совать нос все, кому не лень: давать нам характеристики, рассуждать, кто кого достоин или не достоин. Но только знать, что там реально между нами, никому дано не было. Я и сейчас к высказываниям насчет Горшка очень ревностно отношусь, если честно. Сам часто говорю про него – или злюсь, или ставлю в пример. Я считаю, что наша с ним работа продолжается. Он снится мне. Мы общаемся. Я пытаюсь его вытащить, вернуть к жизни, сыграть с ним концерт, и всегда очень рад, что он снова пришел. А в моем телефоне по сей день его номер в записной книжке. Наша с ним встреча – это судьба. А в судьбу мы верили оба.

Балу. Как это все грустно. Однажды, когда Миха сорвался и заторчал, мне пришлось обойти все притоны у нас в районе, благо район мой родной, я всех знаю и меня все знают. И я предупредил всех барыг: если кто Горшку продаст героин, я мгновенно пойду и заложу его в ментовку. А если не буду знать, кто продал, то заложу троих или пятерых наугад. Если мне не открывали, я срезал звонки, выбивал двери, короче, навел шороху. В итоге Горшок заявился ко мне, и у нас с ним был большой скандал, чуть до драки не дошло. Но наследующий день он вернулся в семью. Хотя очень тяжело ему было. Я понимаю, что не от всех в то время можно было ждать таких поступков. Но ты же был его друг! Неужели там никого вокруг не было? Кто-то ведь должен был дать ему по башке и остановить! Больше всего я хренел с того, что Яха и другие музыканты вообще часто отрицали, что Горшок опять употребляет героин, не хотели этого признавать. Почему никто ничего не делал?

Князь. Незадолго до моего ухода из «КиШа» у меня появился товарищ Вахтанг Махарадзе, с которым мы нашли общий язык по многим аспектам жизни и работы. Мы начали активно сотрудничать, и я предложил ему стать моим агентом, поскольку жизненная ситуация не позволяла мне одинаково эффективно заниматься и творчеством, и урегулированием текущих дел, которые стали расти в «КиШе», как снежный ком. Мы обмозговали ситуацию с Михиной проблемой и решили, что неплохо было бы его подтянуть к нашим спортивным занятиям. Вахтанг ездил с нами на гастроли в качестве помощника директора и не понаслышке знал о том, что происходит с Горшком во время туров. Мы начали проводить культурную программу – приглашать Горшка на футбол (мы тогда активно играли), на пейнтбол. В пейнтбол он очень любил играть – у него просыпался какой-то детский азарт. На какое-то время можно было забыть, что у Горшка проблема с наркотиками, все негативное в такие моменты забывалось, потому что у него были детские игривые глаза, он бегал, как угорелый, и всех отстреливал. Потом у нас появилась традиция по вечерам ездить в сауну и бассейн, мы и туда стали звать Горшка – он приезжал со своей супругой. То есть мы хотели его приобщить. Периодически получалось, но потом как-то все затухло. Я решил, что дело тут нечисто, но не придал этому особого значения. Я же помню, как один раз Горшок подшился на год. И это был совершенно другой человек, у него появились планы на будущее, ему захотелось себя попробовать в других направлениях, например, в театре или кино, он стал вести какие-то переговоры. Я решил, что именно в этом он будет искать возможность дать бой своим старым привычкам. Он же еще до «Тодда» ходил на какие-то пробы, он там понравился, но ему не понравился сценарий. К сожалению, и в этом был очень неприятный момент, в гримерке я начал слышать фразочки типа: «Горшок, какой ты панк, если не пьешь!» Не от большого ума люди это говорили, конечно. Я пил коньяк, отворачиваясь от него, чтобы не искушать, но он все равно это сек. Сейчас я не пью вообще и понимаю, как это непросто, – особенно для человека, которому нравилось бухать. Горшок держался, но ему постоянно приходилось видеть пьяную группу. Вероятно, он с нетерпением ждал момента, когда срок подшивки закончится. Не знаю почему, но, когда Горшок подшивался, все начинали ядрено квасить. Вероятно, народ подсознательно отыгрывался за предыдущие пьяные и обдолбанные выходки Горшка.

Подводя итоги последних лет жизни Горшка, скажу следующее. Миха, как бы этого ни отрицал, очень зависел от публики. Он сильно менялся, когда попадал в социум. Сразу входил в образ. Во всех последних интервью выглядел он ужасно, но люди как будто ничего не замечали. Подростки верили всему, что он говорит. По жизни он был своего рода Дон Кихот, поскольку борьба с ветряными мельницами забирала колоссальную часть его энергии. Внешних врагов у него не было. Враги были внутри. Когда становишься знаменитостью и многие люди от тебя зависят, ты превращаешься в заложника, пленника своего ремесла. Человек погибал у всех на глазах, но никто не мог на этот процесс повлиять. И Горшок – далеко не единственный, кто сегодня выходит на сцену, имея в голове мысли о своих страшных болезнях, на лечение которых не хватает либо денег, либо времени, либо желания, либо поддержки близких. Друзья, вглядитесь в своих кумиров! Спасайте тех, кто уходит у вас на глазах! Не думайте, что раз он знаменит, то за ним зорко следят и денег на лечение у него полно. Бывает ровно наоборот: многие приносят себя в жертву толпе и в окружении гигантского количества людей становятся крайне одинокими. Будьте внимательны и старайтесь понять, когда человеку хлопать, а когда – скорую вызывать.