За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии - Александр Никонов Страница 99

Сталин?.. У этого монстра людские потери исчислялись десятками миллионов, а конечный результат — банкротство страны и ее развал, которые удалось оттянуть на двадцать-тридцать лет во времена Хрущева, когда додумались менять нефть на еду и оборудование.

Любопытно, что советские люди интуитивно чувствовали: корни сталинизма — в русском прошлом. Фронтовики отмечают, что солдаты и офицеры, называвшие внутри страны свою родину Советским Союзом или СССР, оказавшись в оккупированной Германии, вдруг неожиданно для самих себя стали называть СССР Россией. Это вблизи, в СССР, людям была видна разница между царизмом и сталинизмом. Но когда они оказывались на расстоянии, когда видели себя глазами Европы, разница эта издалека стала совершенно незаметной в сравнении в тем, что их окружало. И сознание услужливо подсовывало более фундаментальное название родной страны.

Резюмируя, можно сказать, что Россия — страна недоцивилизованная. То есть недосвободная. Недоурбанизированная, поскольку символом и средоточием свободы в Европе всегда были города. Инфантильная. Неотеническая (значение биологического термина «неотения» рекомендую вам на досуге узнать самим).

— Как же такое может быть в государстве, где городское население давно превосходит сельское? — спросите вы.

Отвечу.

Я уже говорил, что Россия — страна муляжей и макетов. Наши суды — макеты. Армия — макет. Вместо истории у нас тоже ее макеты — мифы. И наши города — это не совсем города. Это макеты городов. Ведь что такое город на Западе, и что такое город в России?

В книге американского историка Пайпса об этом сказано так: «Когда в разговоре о Средневековье упоминаются «торговля» и «промышленность», западному читателю автоматически приходит на ум образ города: крепостные стены, под зашитой которых коммерческий и промышленный классы занимаются своим делом свободно, в безопасности от капризов власти. Имея дело с Россией, следует сразу же отбросить подобные ассоциации. Здесь центр промышленности и торговли лежал не в городе, а в сельской местности, коммерческий и промышленный классы не составляли большинства городского населения, и проживание в городе не гарантировало ни свободы, ни безопасности даже в том узком смысле, в каком эти термины были применимы к Московской Руси».

Итак, что есть город в Европе, которую мы считаем источником современной цивилизации? Немецкий экономист Макс Вебер писал, что город несет в себе пять функций или отличительных черт. Город, по Веберу, это укрепление с гарнизоном. Рыночная площадь. Ратуша, в которой сидит городское самоуправление. Здание независимого суда. А кроме того, город представляет собой своего рода акционерное общество или корпорацию. Иными словами, все его жители являются его «соучредителями».

Рыночная площадь и военные укрепления были во все века и на всех континентах. Но только в Западной Европе впервые появляются города, которые «обслуживают своих обитателей юридически и административно». Иными словами, являются концентраторами массы людей, у которых уже есть такие права, которых еще нет у жителей деревни: «Первоначально город сложился в самостоятельную общность благодаря пожалованию феодального властелина, выделившего специальное место для торговли и ремесел. Затем, в результате того, что жители его вступали в совместные деловые предприятия, у бюргеров появился корпоративный статус. По мере увеличения своего богатства и могущества они выступали против своих феодальных властителей и превращали свой корпоративный статус в самоуправление, добиваясь особых городских судов и законов, отдельной системы налогообложения и учреждений, делавших их город государством. По сути дела, городское население континентальной Западной Европы завоевало себе права и превратилось в буржуазию в процессе конфликта с феодальной знатью и за ее счет».

В советской России выторговать себе какие-либо права у партийной знати населению нечего было и думать. Никто и не думал: зачем права иждивенцу, социальному инвалиду? А только таким и может быть население, лишенное базового права — права на частную собственность. С иждивенцем, которому кидают подачки — милостиво лечат (плохонько, но бесплатно), дарят жилье, когда и если сочтут нужным, — вообще разговаривать не о чем. Разговаривают только с равным.

Любопытно, что и в сегодняшней России, где бюджет наполовину пополняется за счет нефти, где служивые рейдеры в погонах отнимают бизнесы, где право частной собственности не уважается, а бизнесменов не любят ни власти, ни народ, полусоциалистическое население продолжает оставаться скулящим полуиждивенцем. И сильное государство, восстановившее в себе потенцию властной вертикали, с этим спокойно мирится, так как для него население ресурсом не является, ресурсом является нефть. А социальным инвалидам проще кидать крохи с барского стола, чем терпеть их претензии на власть… Иными словами, российские горожане — не совсем горожане. Они — недогорожане. А наши города — не совсем «плавильные котлы цивилизации». В технике это называется действующий макет.

В поздней царской России городов было немного. Они тоже не были городами в европейском смысле этого слова. Но мало-помалу становились ими. Процесс шел неспешно, но продукт вызревал естественно. Доля городского населения российской империи в начале XX века составляла 15 % (для сравнения: в США — 41 %, в Германии — 56 %, в Англии — 78 %, в Норвегии — 72 %, в Дании — 38 %, в Голландии — 37 %). Русский капитализм резко ускорил этот рост. При этом происходило не только количественное, но и качественное изменение городского населения. Скажем, если в 1794 году доля «истинных горожан» (купцы и мещане) составляла 13 % городского населения (остальные были военные, чиновники, попы, крестьяне, дворовые люди), то всего через полвека, к 1840 году доля мещан и купцов выросла до 27,8 %. А доля дворовых, крестьян и чиновников сократилась.

Ну, а в ранней России настоящими городами в европейском смысле этого слова, то есть очагами цивилизации, можно назвать только ганзейские Новгород, Псков да Архангельск.

Под влиянием Европы там воспроизводились европейские институты самоуправления. Но эти очаги цивилизации были задавлены Москвой. Которая потом задавила и Литву. И Польшу. И жители этих территорий сразу почувствовали себя ущемленными в правах, потому что их права новая власть отобрала в свою пользу, стянув управленческие нити в центр.

«По своей внутренней структуре, — продолжу цитирование Пайпса, — города Московской Руси ничем не отличались от сельских населенных пунктов. И те и другие были собственностью монархии, поскольку частная собственность на города была ликвидирована вместе с аллодиальным (то есть полностью свободным. — А. Н.) землевладением. В городах не было частной земли; вся земля находилась в условном владении, и поэтому в городах не было торговли недвижимостью. В каждом городе большие участки отдавались в пользование составлявшим его гарнизон служилым людям; эти участки держались на тех же условиях, что и поместья в деревне. Рядом с ними лежали владения царя и земля, населенная черносошными крестьянами. Точно так же, как и в деревне, податное население объединялось в общины, связанные круговой порукой и посему ответственные за подати каждого своего члена.