Завещание - Нина Вяха Страница 99

И вот настал тот день, когда извечная игра братьев Кеккола со смертью достигла своей кульминации, когда они отправились на последний раунд и проиграли его, и смерть наконец-то перехитрила их.

Это случилось на исходе весны 1982. Было уже довольно тепло, оставалась всего две недели до переезда Сири с детьми в Куйваниеми.

Вода, черная и ледяная, с опасной скоростью неслась в реке Торнионйоки.

Говорили, что они пытались выловить птенца дикой утки, которого сами же «случайно» и столкнули в воду, и в своем стремлении спасти его сперва один грохнулся в воду, а следом и второй. А плавать они не умели (и даже если бы умели, то им следовало быть мастерами спорта, чтобы справиться с быстрой холодной апрельской водой).

Их отнесло почти на десять километров, аж до самой реки Кукколы, где их и прибило к берегу.

Братья Кеккола в речке Куккола – смешно, правда? Или скажете, что смеяться над такими вещами нехорошо? Что правда, то правда. Ну, разве что тайком.

Их мать была вне себя от горя, и всем показалось это довольно странным. В основном потому, что со стороны было сложно понять, как можно любить этих мальчишек. Люди как-то позабыли, что они ведь тоже являлись чьими-то детьми, и когда-то тоже были маленькими и невинными карапузами.

Поэтому хочется надеяться, что все дети когда-то были любимы.

Но у Эйлы Кекколы не было денег. У нее не было средств на похороны: ни на гробы, ни на поминки в церкви, ни на цветы, ни на надгробие. В таких случаях доброе финское государство приходит на выручку и оплачивает последнюю волю своих наименее обеспеченных граждан, потому что это все-таки то самое, что отличает нас от зверей. Вот только в то время в беднейших коммунах все равно пытались сэкономить на всем, чем только можно было сэкономить, по примеру Восточной Германии, где государство продвинулось еще на шаг в своем рациональном подходе к захоронениям.

По такому случаю Торнио в числе прочих городов получило для похорон бедных граждан гробы самого простецкого вида, из материала, смахивающего на твердый картон, который в народе прозвали «сосной для бедных». Он прекрасно горел при кремировании и хорошо гнил в земле.

Причем гробы в самом деле оказались большого размера, какие и требовались в случае с братьями Кеккола.

Но разве им не хватило бы места в одном обычном гробу?

До этих похорон никто не задумывался, как материал этих гробов реагирует на влагу.

Их хоронили на исходе апрельского дня. Церемония отпевания закончилась и гробы поставили на церковном дворе, чтобы отправить их в крематорий после поминок – даже это оплатило щедрое государство (разумеется, ни о каких бутербродах с лососиной речи не шло; только бисквитное печенье, но при этом четырех сортов: соленые галеты, «шахматная клетка», «мечта» и «мальчишки» или «крестьянское», как его еще называли.)

Честно говоря, требовалось всего-то пара речей да чуть больше, чем обычно, мужских рук, чтобы нести гробы, потому что весили они чуть больше обычных, и церковные служащие особо не усердствовали. К тому времени, когда кофе было выпито и печенье съедено, и крепкие мужики двинулись к церкви, чтобы подхватить гробы, начался дождь.

И тут оказалось, что картон отсырел, размок и утратил прочность.

Была предпринята пара попыток, но потом все поняли, что переносить гробы в таком состоянии не представляется возможным. В результате бедным мальчикам пришлось задержаться на церковном дворе на все выходные, прежде чем удалось раздобыть экскаватор с достаточно большим ковшом, чтобы он смог их перенести. За то время, пока они лежали там, вся округа успела пройти мимо их картонных гробов по одному или два раза, и эта картина успела накрепко отпечататься у всех в мозгу.

Для Арто вид этих гробов стал его первой настоящей встречей со смертью.

Как уже было сказано, смерть не была ему чем-то чуждым – так или иначе, но он сталкивался с ней почти ежедневно у себя на ферме в Аапаярви, но смерть как человеческое явление, нечто, что может случиться с ним или с его семьей, людьми, была ему в новинку. Он не слишком огорчился, узнав о смерти братьев Кеккола – скорее, это лишний раз убедило его в том, что Сири была права, когда предупреждала его и что надо слушаться свою маму. Но эти гробы. В его сознании шестилетнего ребенка они стали чем-то по-настоящему ужасным и пугающим.

Лежать там, в насквозь промокшем от дождя картоне, и ощущать, как всякие мелкие ползучие твари проникают внутрь тебя, сквозь кожу пробираются в твое тело… Как они буравят крошечные проходы через поры или забираются в нос, под веки, ногти, через письку, задницу, повсюду, где только могут пробраться.

И самое главное, все кому не лень могут на это смотреть! Кто угодно может пройти мимо, остановиться, если пожелает, поднять крышку и посмотреть на лежащее внутри тело, беззащитное, неспособное шевельнуться, защитить себя, спрятаться.

Единственное, о чем мог думать сейчас Арто, так это о своем отце, потому что то, что от него осталось, не удастся положить в такой вот картонный ящик и забыть.

Когда он спросил об этом Тармо, тот лишь рассмеялся.

– Те ящики были только для братьев Кеккола, потому что им не нашлось места в обычных гробах. И у них не было средств на всякие излишества. Их мамаша оказалось такой чертовски жадной, что у них нет даже надгробия, вообще ничего.

Но ответ брата не успокоил Арто, он все равно продолжал переживать по этому поводу. Он одновременно скучал и не скучал по своему отцу. При жизни отец пугал его своим поведением и, кажется, Пентти никогда особо и не было до сына дела. Но Арто всегда переживал, когда ему предстояло сделать что-то в первый раз, а похороны казались такими торжественными, насыщенными эмоциями и людьми. Он сидел, втиснутый на заднее сиденье церковной скамьи между Тармо и Лаури и периодически трогал свой галстук.

Кажется, больше никто из присутствующих так не волновался – во всяком случае, не так, как он думал. Разве что Анни. Она, по крайней мере, плакала. Арто не плакал, когда узнал, что папа умер, и уж подавно не видел, чтобы плакал кто-нибудь из его братьев и сестер. Но, возможно, они берегли свои слезы для церкви.

Арто удивился, когда они вошли в церковь, и он увидел впереди гроб из темного дерева. Гроб выглядел таким маленьким, совсем не похожим на гробы братьев Кеккола, но Тармо заверил его, что если бы Пентти лежал внутри, ему хватило бы места. Солнечные лучи просачивались сквозь боковое окно и отражались от полированного дерева, отчего гроб казался золотым. Это выглядело довольно мило, и Арто не смог удержаться, чтобы не подумать о нем, как о своем собственном, довольно роскошном ложе. Хотя Арто предпочел бы иметь в гробе глазок, чтобы подглядывать за теми, кто снаружи.

Интересно, слышит ли Бог его мысли, а если слышит, то не сердится ли на него?

Арто спрашивал себя, любопытен ли Пентти.

Любопытнее ли, чем раньше.

Любопытно ли ему, кто пришел на его похороны.