Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа Страница 96

Вот почему партийный комитет во главе с Шошу немедленно исключил из партии капитана и потребовал его примерного наказания, публично отрекаясь от подобного элемента, который не достоин носить капитанское звание. Потому что наша армия, товарищи, не нуждается в грубых и невоспитанных людях, которые бросают вызов законам и пользуются пошлым языком, оскорбляя других товарищей и растаптывая их человеческое достоинство.

Один сержант-адъютант из 3-го Отряда, по имени Стиклару, вступил в конфликт с солдатом-срочником, которого он огрел черенком метлы по спине, потому что тот напился и чуть не подпалил склад с материалами, где он заснул с зажженной сигаретой в руке. На беду сержанта, солдат оказался сыном «кого-то сверху», и его блат тут же «сработал». Был отдан приказ, чтобы провести «образцовое расследование».

Расследование провела группа «профессионалов» из контрольного персонала министра, которая в течение трех дней допрашивала и солдата, и сержанта, проводя также «следственный эксперимент» позади казармы, где они сделали несколько фотографий, которые воспроизводили «сцену насилия». Мы тоже видели эти фотографии, вывешенные в стенной газете. На них был виден солдат со скучающим видом. Позади солдата был снят Стиклару, который, с седыми взъерошенными волосами, с расстегнутым воротом рубахи и широко открытым ртом, заносит над спиной солдата огромную палку, узловатую дубину, которой можно было бы свалить и лошадь. Младший офицер выглядел отвратительно, у него было преступное выражение лица, и фотография ясно показывала, что Стиклару был «убийцей».

Поскольку мы хорошо знаем Стиклару, старика порядочного, нам не надо было рассказывать, как были сделаны соответствующие фотографии, потому что мы видели на «Уранусе», как делают журналисты такие снимки.

Все же «там, наверху», фотографии произвели впечатление, и Стеклару был уволен в запас без какого-либо денежного довольствия. Жаль его. Ему оставался до пенсии всего один год. Говорят, что фотографии попали на стол к товарищу генералу Илие Чаушеску как… доказательства следствия. Лично я усомнился в этом, но удивительно, как много приписывают этому генералу, нога которого никогда не ступала в нашу колонию.

Начиная с 10 декабря, по городу ходят смешанные патрули, составленные из милиции, гражданских и вооруженных военных. Штаб будто взбесился. Майор Стэнеску Константин останавливает и обыскивает меня, потом удаляется, что-то бормоча. Вечером 15 декабря старшина Илфован врывается ко мне в кабинет и делает обыск в шкафу, в котором практически ничего нет. Тетради на столе перерыты.

– Вы что-то ищете, товарищ полковник? – говорю я с издевкой, а он пытается оттолкнуть меня к стене.

Я не даю ему отпора. Только остерегаюсь, как бы он не ударил меня по голове. Бравый капитан Георгиу Юлиан, дежурный, входит в кабинет, заслышав шум, но, завидев Илфована, спасается бегством. Понятия не имею, что так отчаянно ищет Илфован, но это хороший предлог подать рапорт командиру, чтобы он освободил меня от должности. Вечером меня вызывают в кабинет, где «банда четырех» (Михаил, Друмеза, Шошу и Буреца) собралась в полном составе. У командира землистый цвет лица.

– Ну что, ты написал рапорт, чтобы я тебя заменил в должности?

– Да. И хотел бы, чтобы вы внимательно меня выслушали, товарищ полковник.

– Слушаю тебя.

– Товарищ полковник, я не в состоянии исполнять приказы, которые вы мне отдаете. Я не владею ситуацией. Вы мне приказываете составлять табели, обобщенные или частичные данные, списки, явки, в то время как в моем распоряжении нет документального источника. Я принимаюсь за что-то, потом поступают другие инструкции, я завален множеством заданий и приказов, которые я получаю, и хотя я занимаю эту должность всего две недели, она вызывает у меня отвращение. Сегодня утром ко мне в кабинет ворвался старшина Илфован и стал распускать руки, капитан секуритате Бэлэяну Нае мне угрожал…

– Откуда ты знаешь, что Бэлэяну – из секуритате?

Затем поворачивается к Друмезе, несколько смущенный:

– Бэлэяну Нае – из секуритате?

Друмеза, кажется, в затруднении:

– Ну… нет… но он – их…

– Ну, что тут…

– Другая проблема – служебные записи, – говорю я. – Характеристика сержанта Вэрэряну, находящегося в подчинении капитана Преда Лучиана, не готова и по сей день, а капитан Преда сказал, что он не будет ее делать. И другие офицеры тоже не сдают записи о подчиненных. В моих документах – хаос. Я пришел к выводу, что не обладаю качествами, необходимыми для такой должности, и прошу освободить меня от этой ответственности и отправить обратно во взвод.

– А-а-а, тогда дело серьезно, – говорит командир.

– Слушай, коллега, – набрасывается на меня Друмеза, – ты думаешь, что уйдешь вот так просто, только потому, что тебе заблагорассудится? Где мы находимся? Ты забыл, что ты офицер?

– Ни в коем случае. Но я не думаю, что быть офицером – значит сидеть в кабинете, полном пыли, с решетками на окнах и с пустым металлическим шкафом. Никогда я не понимал, зачем надо кончать военное училище, чтобы потом всю жизнь быть бухгалтером, кадровиком в кабинете по личному составу либо офицером по хозяйственной части.

– А кто же будет все это делать? – спрашивает Буреца.

– Гражданские. Для чего надо было учиться в военном училище – чтобы потом всю жизнь квасить капусту в казарме в качестве офицера по продовольственной части? Это не дело офицера.

– Тогда, согласно твоему мнению, – говорит Шошу, тонко улыбаясь, – и мне как политруку нечего делать в этой должности, так? Ведь и я окончил военное училище. Я должен бы быть в полку или командиром взвода. Так ведь?

– Я не открещиваюсь от того, что сказал раньше. Да, это так! Там должны быть и вы, и такие, как вы.

Друмеза вскакивает со стула, хватается за голову и начинает расхаживать по комнате.

– Боже мой! Боже мой! Мы конченые люди!

Шошу, обращаясь ко мне, говорит:

– В армии пять тысяч политических офицеров. То есть они должны уйти и вместо них прийти гражданские? И откуда партия возьмет пять тысяч пропагандистов для армии?

– Не знаю. Это не мое дело. Это дело партии.

Происходит что-то, что я никогда не думал, что может произойти на «Уранусе». Шошу становится белый как полотно, молниеносно поднимает кулак ко мне, чтобы меня ударить, но в тот же момент командир и Друмеза оба очень громко вскрикивают: «Шошу!» – а Друмеза кидается, чтобы удержать его руку, в то время как тот бормочет:

– Если его не побил Илфован, то я его побью!

Друмеза с силой усаживает Шошу обратно на стул. Командир закуривает сигарету, втягивает в грудь дым и говорит с удивительным спокойствием:

– Шошу, вы читали личное дело Пóры? Говорили с Василиу, партсекретарем из полка Пантелимон?

– Да.

– Неправда, сударь! Лжете! Если бы вы это сделали, вы бы увидели, что Пóра не сказал вам ничего нового в этот вечер. То, что вы слышали здесь и сейчас, в точности слышали Василиу и Гурешан в полку Пантелимон пять лет назад! По этой причине Пóра здесь!