Зимняя вишня - Владимир Валуцкий Страница 96

С е р г е е в: Кому?..

Л ы с ы й: Тоже верно. Тогда отдыхай и расслабляйся. Все хозяйство на неделю — в твоем распоряжении! (Шутит, грозя пальцем.) Как повяжешь галстук — береги его!..

Махнув Лысому на прощание, Сергеев выбирается из толпы, возвращается в зал ожидания.

Зал полон, люди спят на скамейках и на полу, сбившись в кучки: семьи с детьми, группки солдат, стайки молодежи, парочки, кавказские торговцы. Гремит телевизор на кронштейне, светятся неусыпные коммерческие ларьки. Духота и толкотня. Сергеев подходит к ларьку, покупает бутылку пепси и садится перед телевизором. Очевидно, что ему некуда торопиться.

«…и проблем сохранения окружающей среды, — вещает диктор новостей в телевизоре. — Об этом пойдет речь на конгрессе курортной индустрии стран СНГ, открывающемся завтра в российской столице…»

По залу бродит маленькая белая собачка, путаясь под ногами и приветливо виляя хвостом каждому, кто случайно бросит на нее взгляд.

«…справедливо названной „пирамидой года“, — громко продолжаются новости. — Однако следы трехсот миллиардов рублей вкладчиков, как и следы мошенников, к сожалению, пока…»

Собачка останавливается перед парнем и девушкой, помахивает им хвостиком, но тем не до нее — они целуются отрешенно и самозабвенно, и для них не существует ни этого шумного зала, ни целого мира, где:

«…по последним сведениям, судьба семерых журналистов, похищенных месяц назад в Ираке, по-прежнему остается…»

Допив пепси, Сергеев ставит на пол бутылку и неспешно встает. Подходит к стеклянным дверям.

На стекле дверей — афиша: какой-то йог, «целитель и гуру из Мадраса» — приезжает в Ялту. За дверьми — унылый осенний дождь, расплывающиеся огни фонарей.

Ежась, Сергеев поднимает воротник куртки.

Площадь перед зданием аэровокзала мокра и неуютна. Несколько такси у диспетчерской будки, «жигуленок» в сторонке.

В машине за рулем Сергеев. Он заглядывает в бардачок, проверяя наличие там маленького газового револьвера, запирает кнопкой дверь и щелкает приводом дворников. Хочет тронуть машину — но картина в разъяснившемся стекле останавливает его.

Подсвеченный сзади фонарем, по площади движется длиннополый силуэт дамы с зонтиком и ридикюлем, а у ног дамы, таким же силуэтом, семенит маленькая собачка.

Сергеев с недоверчивой усмешкой глядит на эту неожиданную и даже неуместную здесь цитату из классики — а дама, выйдя из контражура, становится вполне обыкновенной, современной женщиной в плаще с дорожной сумкой. И собачка ее оказывается все той же, уже знакомой нам приблудной аэропортовской дворняжкой.

И уже совсем по-современному, безуспешно потолкавшись среди стоящих такси, женщина отходит от них — и снова останавливается посреди площади, в растерянности.

Секунду подумав, Сергеев решается и трогает машину. Останавливается рядом с женщиной, опускает стекло.

С е р г е е в: Садитесь.

Женщина смотрит нерешительно. Ей лет сорок, у нее миловидное лицо.

Ж е н щ и н а: Вы же не знаете, куда мне…

С е р г е е в: Куда?

Ж е н щ и н а: Дело в том, что я… видите ли, я еще сама точно не знаю…

От одного из такси отделяется фигура водителя и недобро направляется к машине Сергеева.

С е р г е е в: Тогда тем более — садитесь.

Он открывает заднюю дверцу, туда неожиданно и деловито первой впрыгивает собачка, следом садится женщина.

Т а к с и с т (подойдя): Эй, мастер, притормози!

Но Сергеев, едва дверца захлопывается, дает газ. Он объезжает площадь по кругу, выруливая к дороге.

Г о л о с ж е н щ и н ы: Ты же вся мокрая! Это ваша?

С е р г е е в: Кто? (Он оборачивается и видит собачку, устроившуюся на сиденье.) Я думал — ваша.

Ж е н щ и н а: Да нет, прибилась, не отстает ни на шаг. Остановитесь, я ее высажу.

В зеркале заднего вида наблюдается оживление на стоянке такси, таксисты что-то сердито обсуждают, один из них направляется к будке телефона.

С е р г е е в: Да пусть живет.

Машина едет по ночным симферопольским улицам.

Сергеев, женщина и собачка в салоне.

Ж е н щ и н а: По-моему, они остались вами недовольны.

С е р г е е в: Кто?

Ж е н щ и н а: Ну эти, со страшными рожами. Вы бы знали, сколько они с меня заломили!

С е р г е е в: Моя рожа вам внушила больше доверия?

Ж е н щ и н а: Больше. Но таких денег у меня все равно нет.

С е р г е е в: И что же делать?

Ж е н щ и н а: Имеете полное право высадить. Только, если можно, в городе, а не на дороге среди ночи.

С е р г е е в: Вы рисковая женщина.

Ж е н щ и н а: А что мне оставалось? Я подумала: если не выкинули собачку, может, не выкинете и меня?

Не ответив, Сергеев делает поворот рулем и останавливает машину.

Ж е н щ и н а: Я ошиблась?

На круглой площади в свете фар серебрится множество голубых указателей.

С е р г е е в: Развилка. Левая дорога — в Судак, Феодосию, Коктебель. Правая — Бахчисарай, прямо — на Алушту, Ялту, Севастополь.

Ж е н щ и н а: А вам куда?

С е р г е е в: Мне — прямо.

Ж е н щ и н а: И мне прямо. (Сергеев трогает машину.) Я сейчас объясню: у меня есть два адреса, совершенно незнакомых людей… знакомых моих знакомых, один в Алуште, другой в Кореизе. Давайте мы сделаем так: вы меня высадите где-нибудь там, поближе, где есть телефон, а я подожду утра и дозвонюсь… а там уже автобусы пойдут и троллейбусы, когда светло — не страшно.

Сергеев спокойно слушает ее торопливую речь.

С е р г е е в: А когда темно?

Ж е н щ и н а: Я понимаю, что вы хотите сказать: села в машину ночью, к незнакомому мужчине, и еще говорит про какие-то страхи. Ну, во-первых, — вы не из местных.

С е р г е е в: Тоже по роже решили?

Ж е н щ и н а: У вас номер московский. Значит, на отдыхе или в командировке, в общем — свой.

С е р г е е в: Вы тоже москвичка?

Ж е н щ и н а: Я… нет, я из Петербурга. Глядите-ка. (Она кивает на собачку.) Уже уснула!

С е р г е е в: А во-вторых?

Ж е н щ и н а: Во-вторых… Во-вторых, мне вообще уже ничего не страшно. Но это другая тема. А вы — отдыхающий, я угадала?

С е р г е е в: Угадали.

Ж е н щ и н а: Значит, мы с вами о цене договоримся. Как отдыхающий с отдыхающим.

С е р г е е в: Я отдыхающий — коренной. В Крым езжу… в общем, с доисторических времен. У нас была студенческая турбаза в Мисхоре. А потом — привык, и эти места ни на что не меняю. Вот уже тридцать лет езжу, каждую осень.