Абраша - Александр Яблонский Страница 95

На другой день с утра пораньше он уже был в кабинете у Кострюшкина. Было 7.30, полковник сидел за столом, подпирая подбородок кулаком, и пил чай вприкуску. Сергачев полночи не спал, подготавливая речь, поэтому начал без предисловий. Суть была проста: конечно, Владимир Сократович со своим опытом и профессионализмом обойдется и без его советов – яйца курицу не учат – Кострюшкин с удивлением уставился на Николая, – а если совет понадобится, есть Асламазян – «голова», – к которому Владимир Сократович уже наверняка обратился, но Саркис Саркисович, во-первых, в больнице и, судя по всему, оттуда уже не выйдет, во-вторых же и в главных, полковник Асламазян – чекист другой закалки, другого мировоззрения, как говорится, «продукт другой эпохи», он человек, бесспорно, мудрый и опытный, но порой излишне хитроумный, гуманистичный; это хорошо, людей, даже оступившихся, надо беречь, он сам – Николай Сергачев – об этом неоднократно говорил на совещаниях и в личных беседах, и, сберегая, использовать в своих целях. Но не в данной ситуации. Товарищ полковник, наверное, помнит свои же слова о том, что есть враги и поопаснее, нежели откровенные антисоветчики. Поэтому он – Сергачев – считает своим долгом дать совет относительно дальнейшей судьбы «Лингвиста». Этот «Лингвист» – стержень семьи. Вынь стержень, и распадется гнездо. В противном случае, зараза будет расползаться – через сына и его окружение с филфака, через невесту, а теперь и жену сына и ее окружение с истфака, через питерских и московских единомышленников и так далее. А зараза, исходящая из гнезда «Лингвиста», особенно опасна именно в силу размытости идеологической ориентации. Бороться, по сути, не с чем. Спорить не о чем, убеждать не в чем, наказывать не за что. Иначе говоря, эта публика явно враждебна нам, – не строю, не политической системе, а тому миропорядку, к которому стремится наш Орден, к тем необходимым условиям и правилам бытия, без которых подлинная власть нашей Организации немыслима. Однако эта враждебность не принимает определенного политического антисоветского направления, она, скорее, подсознательна, неуловима, трудно маркируема и посему не соотносима с существующим законодательством. То, что предлагает уважаемый Саркис Саркисович, есть наверняка «мягкий вариант», вполне логичный и приемлемый в других случаях. Наверное, полковник Асламазян задумал какой-то хитроумный многоходовый гамбит, с дальним прицелом. Как всегда идеальный. Но не в этом случае. Понимаю ваш немой вопрос: как же мое предложение согласуется с моим же, неоднократно декларируемым главным принципом следовательской работы – «не кулаком, а убеждением», «не дыбой, но аргументами». – Не здесь! Здесь нет борьбы убеждений, нет противоборства аргументов, здесь нет оппонента, нет врага. Есть пустота, вакуум. А пустоту надо убирать.

Полковник слушал внимательно. Он смотрел исподлобья, в его рысьих желтоватых глазах было задумчивое удивление, смесь разочарования и одобрения; большим и указательным пальцами он пощипывал аккуратные, коротко подстриженные белесые усы, так бывало всегда, когда он нервничал или принимал трудное решение. Перед ним сидел совсем еще молодой симпатичный молодой человек с утиным носиком и плотно сжатыми губами, желвачки играли на судорожно сведенных скулах, прядь светлых волос нависала надо лбом и подрагивала в такт этим нервно пульсирующим желвачкам. Взгляд упрямо уперся в невидимую точку на толстой резной ножке письменного стола. Было видно, что здесь есть нечто внеслужебное, глубоко личное, имеющее жизненно важное значение для самого Сергачева. Впрочем, это было не важно, а важно было то, что на смену его с Асламазяном поколению приходит новое – младое, незнакомое. И Кострюшкин вдруг впервые с облегчением понял, что совсем скоро он уйдет на пенсию и не будет работать с этими… «Хорошо, я подумаю, можете идти», – сказал он. Хотя, что здесь было думать?

* * *

Из окна Настиного дома доносилось: «Утомленное солнце тихо с морем прощалось…». Николай остановился. Остановилась и Клеопатра, удивленно приподняв тяжелые веки и недовольно мотнув гривой. Хвост напряженно приподнялся, и прекрасные лошадиные яблоки сочно плюхнулись в неглубокую лужицу посреди улицы. «Неужто Олежка насовсем к Настене переехал?» Догадка скорее обрадовала. «У Насти никогда своего патефона с пластинками не было. Всегда у Зинаиды брала на праздники. Значит, Олежка свои притащил. Во, дела!». Из-за угла вышел Абраша.

– Абрань, слушай, иди-ка сюды. – Абраша неспешно подошел и уставился на звучавшее окно Насти.

– Ты понимаешь?

– А что тут понимать? – Музыка. «Утомленное солнце».

– Так я понимаю, что «утомленное»… А что, Олежка жить переехал?

– Так ты у него, Никола, и спроси.

– Спрошу. А ты, что, якобы и не знаешь!

– Знаю. Ты так не переживай, Коль, тебе всё равно не светило бы.

– А я и не зарился. Ты кончай ту историю вспоминать. Выяснили же!

– Ты прав, проехали. Короче. Женятся они.

– Иди ты! Во, блин, класс! Слушай, а где Олежка? Надо это дело обмыть.

– А вот и он – собственной персоной.

– Легок на помине.

– Вы что, мужики, на троих соображаете?

– Привет, Олежа! Ты, говорят умные люди, жениться надумал?

– Ну, если ты не возражаешь…

– Это дело надо обмыть.

– Николай-то прав! Абраш, ты как, не против скинуться?

– Я никогда не против. Ты же знаешь. Да и скидываться не надо. У меня есть.

– «А у нас с собой было»…

– Закупил как-то, да не пьется что-то.

– Ну, это прямо анекдот – «не пьется».

– Мужики, я анекдот вспомнил.

– Давай, Олежка.

– «Идут наши хохлы по Афгану. Навстречу им афганец. Ну, наш его из «Калаша» и срезал. Другой спрашивает: «Ты чего его так?» – «Так, хай нэ топче ридну Афганщину!»

– Ну, блин, ты даешь! Если Олежка начал травить анекдоты про Афган, значит вылечился. Правда, Абраша?

– Настя кого угодно вылечит. Кстати, и я вспомнил: «Доктор, операция прошла успешно? – Какой я тебе доктор, я – апостол Петр!»

– Нет, Абраша, тебе надо выпить. С таким настроением идти в лазарет нельзя.

– Так это ж только анекдот.

– Вот у меня анекдот специально для тебя. Представь: приходит твоя Алена к его Насте и говорит: «Думаю, мой муж пролежит в больнице долго. – А ты что, видела врача? – Нет, я видела медсестру, которая за ним ухаживает!»

– Хороший анекдот. Спасибо.

– Кстати, с намеком: «мой муж…» Жениться бы вам с Аленой.

– Если выкарабкаюсь, женюсь.

– Выкарабкаешься. Куда ты денешься. Этот Давыдыч, говорят, чудеса творит. А у тебя вообще – пустяк!

– Хочешь, Абраша, я про тебя анекдот расскажу? Не обидишься?

– Я не обидчивый. Говори.

– Говорю: «Мальчик, как тебя зовут? – Абраша. – Смотри, такой маленький, а уже еврей!».

– Ну вас в жопу.