Другие люди - Сол Стейн Страница 92

— В не столь уж далеком прошлом, Франсина, молодежь пыталась радикально изменять наше представление о сфере эротического, притворяясь, что каждый сможет безо всяких проблем жить в коммуне, где ночью можно повернуться и направо, и налево, и к женщине, и к мужчине, не ощущая при этом никакой разницы. Если бы не было этой самой разницы, мы не нуждались бы в столь сложном комплексе внешних особенностей, которыми снабдил нас Господь Бог. У нас разные руки, разные глаза и, причем это самое важное, разные разумы и органы чувств, что позволяет нам по-разному воспринимать разных людей. Если кто-то говорит, что он «Любит все деревья», я ему не верю. Но вполне понимаю того, кто объясняет, почему то или иное дерево он любит больше других. Мы устанавливаем различия. Мы отдаем предпочтение. Не только в отношении деревьев. С людьми мы ведем себя точно так же. Мы не можем общаться со всеми. Мы выбираем тех, от кого исходит приятный нам запах, чья внешность нам нравится и, наконец, чьи мысли и характер совпадают с нашими собственными. Это не спор о моногамии, исключительности или морали, это процесс накопления жизненного опыта. Мы выбираем. И были бы безмозглыми идиотами, если б воспринимали всех людей одинаковыми. Вы вот не выбрали Билла, или вашего отца, или меня. И вот тут, путем теоретических рассуждений, мы приходим к Джорджу Томасси, мужчине, которого я только начал узнавать. Маккаби. [41]Вам это что-нибудь говорит?

— Я его ненавижу!

— Да, конечно, вы его любите, но я хочу знать другое…

— Я сказала, что ненавижу его!

Он вздохнул, показывая, как нелегко иметь дело с непослушным ребенком.

— Вы не слушаете.

Я прислушалась.

— Ваш Маккаби защищает и меня. Я доверяю ему, потому что он превосходно знает свое дело. На него можно положиться. Мне хотелось бы обладать в своей области таким же умением. Ваши друзья, революционеры, могли бы…

— Какие революционеры?

— Те, с которыми вы учились в колледже. Которые толкают речи там, где вы сейчас работаете. Они бы похвалили такого, как Томасси.

— Он всего лишь паршивый адвокат.

— Можете вы представить его кланяющимся коричневорубашечникам? [42]

— Нет.

— Кому-либо вообще?

— Нет.

— Я думаю, несколько таких людей многое могли бы изменить в Европе, окажись они там пять десятилетий тому назад. Франсина, вас не занимал вопрос, почему среди молодых защитников гражданских свобод так много евреев?

Неужели действия Томасси — реакция на резню армян? Он не хочет оказаться в чьей-либо власти?

— Вы притихли, — заметил доктор Кох.

— Я думала.

— Как это ни удивительно, но в жизни от этого только польза. Вы думали о Маккаби, которого вы ненавидите?

— Я его не ненавижу.

Моя фраза повисла в воздухе, ожидая приговора. Я предчувствовала, что за этим последует.

— Франсина, вы знаете, что с психоанализом покончено. Мы просто разговариваем.

— Это плохо?

— Нет. Но я не могу брать деньги за поучения. Кушетки больше не будет. А вот если захотите поговорить, пожалуйста, приезжайте. Впрочем, жизнь интереснее разговоров со стариком. Идите с миром.

— И что же мне делать?

— А что, по-вашему, вам делать?

— Мне следует позвонить ему.

— Вот и позвоните.

Ни один телефонный звонок не дался мне с таким трудом.

— Это Франсина.

— Кто?

Он не мог не узнать моего голоса!

— Франсина.

— Однако.

— Как поживаешь?

— Нормально. Как ты?

— Живу.

— Я уверен, что твоего молодого человека это радует.

— Не говори глупостей, Джордж.

— Ты позвонила лишь для того, чтобы назвать меня глупцом?

— Я позвонила потому, что получила несказанное наслаждение от того исключительно короткого периода времени, что мы прожили вместе.

— Я не переезжал.

— Так где же мы, Джордж?

— На разных концах телефонного провода.

Могу я не огрызаться ради того, чтобы найти путь к примирению?

— Я должна тебе деньги.

— Я с этим разберусь.

— Может, с судебным процессом было бы лучше.

Он промолчал.

— Тогда у нас был бы предлог для встреч, — и я положила трубку в надежде, что он мне перезвонит.