Деревенский бунт - Анатолий Байбородин Страница 91

Третиводни одно ботало коровье бренчит по телевизеру: дескать, красиво глядеть, как глухари токуют, как любовные песенки плетут. Ага, красиво… Хвост распушил, песню затянул, браво, а тут охотник – бах, и прощай любовь… Вот и в жизни такая же петрушка: то-око, это, вроде затокуешь, вроде глухаря, жена по башке скалкой, тёща сковородником, тесть сосновой орясиной, какой ворота подпирают… Вот и потокуй…

А глухарь, когда поёт, он же – глухой, паря, глухарь глухарём, ничо не слышит. Но видит. Охотника высмотрит, укрылит, а на собаку, паря, и глазом не ведет. Хошь лай, хошь залайся. Ишо и дразнит, артист…

Случай был… Однажды по зиме махнули мы в тайгу с дружком. Федя звать. Художник… А Федя – и охотник, и шишкабой, и ягодник, и черемшатник, и грибы собирать мастак. Помню, в Рождественский сочельник лютые морозы, а мы с Федей бродим в сосняке, рыжики ищем. Версты три отмахали по тайге, гляжу, Федя лапой в сумёте ^[159] порыл, рыжик выкопал, потом другой, да так мы с им корзину рыжиков и напластали. Ага… Мы же и рванули в тайгу рыжиков посмекать. Фединой жёнке страсть как рыжиков захотелось, хошь из-под земли выкопай и на стол выложи.

Ладно, идём по тайге, смотрим: мама родная – глухарь на сосне посиживат и токует что есть мочи! Прямо уливатся. «От, – думаю, – бесстыдник-то, а… Тоже мне, ухарь-купец… Порядошные глухари по весне оттоковали, любовь справили, а этому всё мало. А уж январь на пороге… И откуль здоровье берётся?! Опять же, на свежем воздухе живёт, ягодой кормится…» Ладно… Послушались мы, послушали глухариную песнь, но добыть же, паря, охота, дичь же… А как добыть, коли ружья нету?! За ружьишком надо в Ботало бежать… И тут я припомнил: глухари же, паря, любят собак дразнить. Хлебом не корми, дай подразнить. Припомнил я это дело и говорю напарнику:

– Федя, выручай, побудь собакой! А я дуну в деревню за ружьишком.

– Не хочу быть собакой, – заерепенился Федя. – Да и не умею, грамотёшки мало…

– Ничо, не боги горшки обжигают, освоишь. Слушай: встал на карачки, ползи под лесину и лай. Лай, лай, пока не охрипнешь… Понял?.. Да погромше лай!

Согласился. Встал на четвереньки – и-и-и давай лаять. Да так браво лает, похлешше собаки. Я ишо подумал, буду на охоту брать заместо собаки… А глухарь ни-изко к Феде спустился. Думат, собака… Сидит на ветке и дразнит Федю, и дразнит…

Ладно… А я в деревню ходом. Пока туды-сюды слетал, напарник мой аж охрип, но мало-мало тявкат. А глухарь-то, глухарь-то, паря, не попускатся, дразнит и дразнит. Думат, собака… Тут бы я и добыл глухаря, да Федя лаять перестал. Обезголосел напрочь… Глухарь-то пригляделся: но, паря, дак это же не собака, это же Федя – и улетел.

Улетел… Дак оно и ладно, что улетел. Жалко мне стало птицу… Вот я теперичи и не кормлюсь с ружья, больше на ягоды да на кедровый орех налегаю. За черемшой ишо бегаю. Жить-то надо, а жить-то не с кем…