Welcome to Трансильвания - Марина Юденич Страница 91

Впрочем, лорд Джулиан — сам любитель тонкой игры на струнах человеческих слабостей — категорически не терпел манипуляций над собой.

Даже таких примитивных.

Он не стушевался и уж тем более не собирался приносить извинений.

Напротив.

Возможно, игра доставляла ему некоторое удовольствие.

Возможно, сам собой включился механизм, отработанный до автоматизма.

Но как бы там ни было, на глазах Ахмада Камаля произошла одна из знаменитых метаморфоз Энтони Джулиана, не раз повергавших в состояние крайнего изумления самых разных людей.

Благородный лик слегка раздосадованного джентльмена, хранившего притом абсолютное спокойствие и безупречные манеры, исчез, не оставив и следа, словно сценическая маска, ловко сорванная опытным лицедеем.

На сцене появился персонаж диаметрально противоположный — развязный, самоуверенный янки. Личность, по всему, не слишком образованная, зато абсолютно уверенная в том, что вселенная вращается вокруг нее.

А также — исключительно ради нее.

И — никак не иначе.

— Что ж, старина, вы оказались из понятливых. Это приятно. Не стану спорить — мы птицы разного полета. Слишком разного. Однако не все находят в себе силы признать такое. Нет, не все. Но вы — другое дело. Вы-то все понимаете правильно. И это, думаю, облегчит решение ваших проблем.

Смуглое лицо Ахмада Камаля не дрогнуло, однако золотистый загар будто бы подернулся легкой серой пеленой.

Словно пыльный ветер пустыни, преодолев тысячи миль, вдруг накрыл его своим горячим крылом, стряхнув немного сухого, мельчайшего и легкого, как пух, песка.

— Моих проблем, ваша светлость?

— Разумеется, ваших, старина. А разве у вас нет проблем?

— Позволю заметить, ваша светлость, проблемы — в той или иной степени — есть у каждого смертного. Иначе цивилизация навсегда остановилась бы в своем развитии. Я не прав?

— Стоп, дружище! Остановитесь и вдохните поглубже, ибо вас явно и очевидно понесло не в ту сторону. Опасно

Понесло. Философия, спору нет, дама привлекательная. Но только издали. Стоит какому парню вроде вас приблизиться, и готово — коварные коготки намертво вцепились в его распахнутую душу. А дальше — пиши пропало. Вы прочно сидите на крючке. И сам Господь порой уже не в состоянии вам помочь. Никаких философий! Ваши проблемы, дорогуша. О них стоит поговорить сегодня. А более — не о чем.

— Каковы же мои проблемы, сэр Энтони?

— Каковы?! Помилуйте, старина, об этом толкуют здесь на каждом перекрестке. Да и в некотором отдалении отсюда уже, полагаю, тоже. Экспедиция, снаряженная вами… Причем — заметьте! — не из каких-то проходимцев: все — европейцы, ученые, молодые, подающие надежды. Во главе — и вовсе светило: доктор Эрхард. И что же? Вся эта почтенная публика, ангажированная вами для выполнения работы… ну, скажем так… довольно странной, находит в этих чертовых горах свою смерть. Причем — страшную смерть, разобраться в которой еще предстоит. Это ли не проблема? Но — увы! Поверьте, старина, я искренне сочувствую той истории, в которую вы влипли. Вернее, впрочем, будет сказать: «тем историям» — потому что на первой трагедии полоса неудач не заканчивается. Не так ли? Один из ваших людей, приставленный к экспедиции и чудом — хвала Создателю! — уцелевший, снова — надо полагать, следуя вашей воле — возвращается в эти Богом проклятые места — и… исчезает. Надеюсь, его не постигла та же участь, но, насколько мне известно, никакой информацией о нынешнем местопребывании бедняги вы не располагаете. И — что особенно тревожит и заставляет мое сердце сжиматься в предчувствии недоброго! — последний раз его видели в окрестностях того самого замка. Это ли не проблема номер два? И — черт возьми! — я так расчувствовался, сопереживая вам, старина, что совершенно упустил главное. А главное — это почти всегда цель. Ради чего? Во имя какой цели принесены столь обильные жертвы? Скажу откровенно: когда до меня дошли слухи о вашей затее, я несколько удивился и, признать, не очень-то поверил. Про вас лет десять кряду говорят пишут столько всякого… Впрочем, что толковать об этом, сами все знаете не хуже меня. Однако не огорчайтесь, дорогуша, большинство людей в этом мире рассуждают все-таки здраво и, стало быть, далеко не все байки относительно вашей персоны, из тех, что гуляют по свету, принимают на веру. Я, например, почти уверен, что многое газетчики просто выдумывают, как бы сказать… по инерции, что ли? Ибо однажды и — увы! — навсегда вы попали в обойму тех, кто вечно в эпицентре какой-нибудь грандиозной авантюры. С этим уже ничего не поделаешь, но — повторюсь! — трезвые люди умеют отделять зерна от плевел. Словом, я не очень-то поверил. Однако теперь, когда произошло столько всего… Теперь не верить невозможно. Но в этом случае проблемы ваши не просто велики — они безграничны. Что вы молчите, старина? Опровергните меня, докажите, что я не прав! И — клянусь честью! — я, не раздумывая ни секунды, сниму перед вами шляпу.

— На вас нет шляпы, лорд Джулиан.

— Фигурально. Разумеется, фигурально, дорогуша!

— К тому же я не очень понял, какую именно из моих затей вы имели в виду. Речь шла о моем решении организовать и поставить на индустриальную основу клонирование 'человеческих особей? Кстати, вопреки воле большинства государств, а вернее — их правительств. Или — о малой составляющей всего проекта: попытке раздобыть знаменитый череп — а хорошо бы все останки — печально знаменитого графа Дракулы? То есть — прошу прощения! — недавно я выяснил, что этот господин было много знатнее. Полагаю, для вашей светлости это немаловажно?

— Это действительно немаловажное обстоятельство. Но почему же только для моей светлости, старина? Любого образованного человека, на мой взгляд, должна раздражать историческая небрежность.

— Возможно. Однако мы уже сошлись на том, что я чертовски дурно образован.

— По-моему, вопрос стоял несколько иначе: речь шла о моем образовании — не стану скромничать! — вполне приличном.

— Пусть так. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Я помню. Видите ли, друг мой, клонирование себе подобных — пусть об этом изрядно шумят нынче — почти не занимало меня. До сей поры. Откровенно говоря, я даже не знал о том, что вы имеете отношение к этой затее.

— В некотором смысле, лорд, это, собственно, моя затея, и странно…

Он оборвал фразу, не закончив.

Едва различимая насмешка скользнула в бездонной темени глаз лорда Джулиана.

Но и этого было достаточно.

Ахмад Камаль понял, что угодил в ловко расставленную ловушку, обнажив при этом самое уязвимое место своей души — непомерное, ненасытное тщеславие.

Любимый порок сатаны, если верить философам.

Но лорд Джулиан не желал философских дискуссий.

Ахмад замолчал, ожидая неизбежного — язвительной, разящей реплики, на которые Энтони Джулин был мастер.