Русская комедия - Владислав Князев Страница 91

— Наверное, в верхней, — предположила подружка-жена. — Там голова.

— Хорошо, — мгновенно согласилась разведенка. — Верхнюю часть уступаю тебе. Ты все-таки хозяйка, а я всего лишь гостья.

— Ну… — что-то сообразила жена. — Так не пойдет. Закон гостеприимства — прежде всего. Бери себе верх, а я уж, так и быть, возьму низ.

— О-о-ох! — не выдержала щедрая гостья. — Зачем же мне верх?

— Ну! — возразила не менее щедрая хозяйка. — А мне зачем?

— А-а-ах! — воскликнула уралочка. — Перед нами — поистине неразрешимая проблема!

— И главное — выпить больше нечего, — посетовала колдыбанка. — Для правильного направления мысли.

С досады она хлопнула себя по лбу и тут же, как ее великий супруг, озарилась.

— Мы рассуждаем с тобой, подруга, по-московски, сказала она. — Разве обязательно пилить, как всегда, поперек? Давай по-своему: вдоль. Тяжелей, конечно, гораздо, зато поделим всё абсолютно поровну. Пополам.

И снова Деянира Вторая с леспромхозовским шиком поплевала на ладони и занесла пилу над чурбаном. Впрочем, нет, на сей раз пилу она, наоборот, опустила. Потому что решила пилить вдоль не сверху, а снизу. С того места, откуда, как говорится, ноги растут.

— Эх-ма!

Еще секунда, и кощунственный акт вандализма свершился бы. Но… свершилось все-таки колдыбанское диво. Оно же — диво по-колдыбански.

— Мне стыдно за вас! — раздался над Волгой знаменитый возглас. Сообщницы вздрогнули. Оно и понятно: знаменитый возглас приводит в содрогание даже Жигулевские горы.

Как вы догадываетесь, это не выдержал наконец истукан.

— Мне стыдно за вас! — повторил он голосом, каким говорят вожди на партийных съездах, заклинатели духов на спиритических сеансах, криминальные авторитеты на своих бандитских разборках, короче, голосом героя Самарской Луки.

Сие нисколько не удивительно, ведь истукан был двойником Луки Самарыча. С какой стати ему петь чужим голосом?

— Какой стыд! — продолжал обличать женщин двойник Луки Самарыча. — Вы не знаете элементарных истин. Можно разделить пополам руки, ноги, уши. Но как разделить пополам то, что является у мужчины самым важным? Это же неделимо!

— Голова? — полюбопытствовала, приходя в себя, сообщница-жена.

— При чем тут голова! — удивился двойник ее мужа.

— Наверное, сердце? — захотела выпендриться сообщница-разведенка.

— Что за ерунда! — возразил кавалер ее сердца.

— Язык? — догадались обе дуэтом.

— Скажите еще, гланды! Или аппендикс, — сердито цыкнул истукан. — Неужели у вас нет глаз? Ну?

— Ну-у-у… — растерянно пропищали недогадливые женщины, которых не могла выручить даже их знаменитая женская логика. — Ну-у-у?

— Жи-вот! — гневно выпалил дуб. — Главное у мужчины, если он истинный колдыбанец, — это жи-вот!

— Наш живот тире наше нутро! — продолжал партийный трибун, он же заклинатель духов, а равно криминальный авторитет, короче, чурбан. — Именно нутром тире животом мы постигаем удивительные, особые истины.

— Живот истинного колдыбанца не разделишь пополам. Он всегда будет цельным и целым, ибо целиком принадлежит Особой Колдыбанской Истине. Именно в животе у нас сидит и живет эта удивительная эпохальная истина.

— Потому никакие силы, даже безвременье, не способны нанести ни малейшего ущерба мощи удивительного колдыбанского живота.

— Каким был колдыбанский живот, таким и будет! — провозгласил громогласно говорящий чурбан. — Лично я испытываю на этот предмет восторг и ликование.

С этими словами обличитель снова стал полным дубом. То есть самим собой. Застыл и не шелохнется. Хоть кол на голове теши, хоть пятки чеши, хоть гланды, а заодно аппендикс вырезай. Хоть без наркоза.

Минуту-две женщины приходили в себя.

— И ты, подружка, еще сомневалась, что это чурбан, — молвила наконец уралочка. — Разве может человек говорить такие речи?

— Стопроцентный чурбан! — убедилась наконец и колдыбанка. — Хотя утроба у него ненасытная.

— Это ты насчет того, подружка, что он семгу с шоколадом любит? — ляпнула уралочка и поспешила замести следы. — И как же мы теперь, подружка, будем чурбан пилить?

— Зачем его пилить, если он сам раскололся? — вынесла вердикт колдыбанка. — Теперь этот чурбан даже для мебели не годится. Только на дрова.

Обе тяжело вздохнули. Мол, ох как трудно делить женское счастье! Точнее, делиться им. Даже если оно деревянное.

— Есть идея, подружка, — сказала гостья уже с обычной своей задорной интонацией. — Пошли в ресторан? И сами расколемся друг дружке, о чем нутро болит.

— Так ведь там, в ресторане, — все втридорога, — замялась колдыбанка-супружница с обычной своей бережливостью. — Как дать пить?

— За мой счет, разумеется. Я же отпускница, — успокоила разведеночка. — Сделай, подружка, одолжение.

— В одолжение можно, — согласилась колдыбанка. — Как пить дать!

И они с восторгом и ликованием пошли пить. В смысле постигать открывшиеся им истины. И открывать новые. Может быть, даже и правильные. Хотя для женской логики — это поистине подвиг…

Вот и всё. Всё! А ты, читатель, думал, что будет и еще продолжение? Уже с участием наших жен, да? В смысле подозрения, объяснения, а равно скандалы с порчей посуды и других предметов, в смысле наших затылков и макушек.

Оно, конечно, логично. Но мы своевременно предприняли беспрецедентные меры профилактики. Получку отдали до копейки. Сходили с женами на рынок. Некоторые из нас даже выполнили свое давнее обещание: вбили дома гвоздь в стену. Причем на глазах у всего изумленного Колдыбана.

Быль это, читатель, быль. Хотя, конечно, и небывалое диво…

Что? А теперь тебе, ушлый и дошлый, подавай небылицы? Может, еще вымыслы и домыслы? Не будь наивным. Без бурь, гроз и душераздирающих сцен в духе Гомера и Гюго обошлось потому, что мы всё-всё, что дошло до жен, растолковали именно как небылицу. Как вымыслы и домыслы.

Поверили. Однако с тех пор колдыбанки почему-то больше не называют своих мужей чурбанами, истуканами, идолами. Даже будучи в сильном гневе. А то ведь, знаете ли, всегда где-нибудь на дороге прямо под ногами валяется множество чурбанов. А ну как эти чурбаны, услыхав, что очень похожи и на Самосудова, и на Безмочалкина, и на Молекулова, и на Профанова, и уж тем более — на Ухажерова, возомнят себя двойниками названных героев и оживут? У-у-у, какая будет тогда удивительная путаница, у-у-ух!

* * *

Ну а теперь по традиции пусть задает свои вопросы Геракл Зевсович. Что неясно, непонятно?

— Да все ясно и понятно, — с двусмысленной ухмылочкой заявил великий эллин. — Бабники вы, колдыбанцы.

— Тсс, — поспешил остановить его Лука Самарыч. — Разве об этом можно вслух?