Завещание - Нина Вяха Страница 91

При взгляде на Маире она вспоминала Тармо, потому что ее брат своей манерой речи все больше походил на ее новую знакомую и так же, как она, использовал финские слова вместо торнедальских.

Лахья не знала, что ее больше всего поражало: то, что девчонка, с которой она подрабатывала на летних каникулах, оказалась… да, так и есть, настоящим человеком. Такой понимающей. Или то, что Лахья, которая думала, что летняя подработка наравне со всей остальной ее жизнью станут долгим ожиданием пусть не смерти, но, по крайней мере, будущего (пусть даже оно виделось ей таким же отдаленным и недостижимым, как смерть), обнаружила, что на самом деле получает удовольствие от процесса и, ложась спать по вечерам, с предвкушением думала о завтрашнем дне.

Это была довольно простая работа, местами даже захватывающая, но чаще всего просто достаточно интересная, чтобы она совсем уж не потеряла к ней интерес и не начала отлынивать. При этом они с Маире много разговаривали и помогали друг другу. Словно были друзьями.

И действительно, уже с самого первого дня Маире и Лахья стали друзьями. Мрачноватая внешность Маире, ее манера занимать свое место в жизни как нечто само собой разумеющееся, со всеми своими книжками и очками – все это было тем, с чем Лахья никогда прежде не сталкивалась. Она думала, что если бы Маире ходила в ее школу, ее бы там задразнили, если не хуже. А следом ей приходило в голову, что это попросту невозможно, если бы Маире начала ходить в ее класс прямо сейчас, и другие пытались бы издеваться над ней, то у них бы ничего не вышло, потому что она была бы недоступна для них из-за своей холодной и отстраненной манеры вести себя. А ходи она туда с самого детства, то ее бы попросту не существовало, потому что таким личностям никогда не удается выжить и – да чего уж там! – за неимением лучшего – расцвести. Ее характерные черты оказались бы сглажены и то, что осталось бы, напоминало бы лишь тень личности человека, банального протиральщика штанов.

Но Маире ходила в школу в Хельсинки, как и Тармо, и ей было столько же лет, сколько Лахье. И, по всему видать, в Хельсинки, равно как и в литературе, было куда больше простора для самых разных персонажей и личностей.

Общаясь с Маире, Лахья чувствовала себя ближе к Тармо. Она словно бы знакомилась с его миром, когда Маире рассказывала ей о своем доме, об улицах столицы, своих любимых местах, своей школе и всех тех идиотах, которые туда ходят и, несмотря на то, что Маире, кажется, была весьма невысокого мнения о большинстве своих одноклассников, все равно проглядывало, что совсем одинокой она не была, совсем напротив, судя по всему, у нее хватало друзей.

И Лахья надеялась, что у Тармо было то же самое.

Что он обрел друзей, стал своим, и что люди, которые сейчас его окружают, любят и ценят его за то, что он такой фантастически-необыкновенный, чего никто из здешних разглядеть не сумел. Кроме Лахьи, разумеется.

Помимо того, что у нее в первый раз в жизни появился друг, самым лучшим в летней подработке было то, что теперь у нее оставалось куда меньше времени на Матти.

После вечеринок, устроенных по случаю окончания учебного года, они встретились всего однажды, да и то в тот раз Матти сам заявился вечером домой к Лахье. Это случилось почти две недели спустя после окончания занятий, а значит, и ее двух недель летней подработки с Маире.

Во время этого визита они молча сидели на садовых качелях, и Матти знал, что должен попросить прощения, и что от него требовалось нечто совершенно экстраординарное, потому что за то, что он сделал с Лахьей на вечеринке, молодые люди даже в тюрьму загреметь могут, если им не посчастливится, но как ни пытался найти к ней подход, Лахья оставалась все такой же закрытой, как обычно.

Он пробыл у них почти два часа, и Вало, который по чистой случайности оказался на тот момент дома, несмотря на то, что был вечер пятницы, скромно устроился на ступеньках бани и попивал пиво, поглядывая оттуда на Матти и Лахью. Лахья понимала, что ее старший брат остался, чтобы защитить ее в случае чего, и, возможно, это сработало, потому что во время своего визита Матти не сделал ей ничего плохого.

– Уф, какие-то безумные выходные выдались, – сказал он неуверенно. – Я совсем ни черта не помню, ну ничегошеньки.

И он покосился на Лахью.

– А ты?

Она кивнула, упрямо разглядывая свои руки. На него она старалась не смотреть. На самом деле она помнила все. Равно как и он.

Матти смахнул с потного лба влажную прядь волос и прикурил новую сигарету от окурка предыдущей, после чего вытянул из пакета банку с пивом и спросил, не хочет ли Лахья с ним прогуляться.

Лахья качнула головой. Почти незаметно, но все же.

– Мне завтра на работу.

– Да какая это к черту работа! Вкалывать шесть дней в неделю. Пригласишь меня в ресторан, когда заработаешь все бабки?

Лахья не ответила. Она сидела совершенно тихо и ждала.

Она дождалась, пока Матти в тишине докурит свою сигарету и допьёт свое пиво, и когда он со всем покончил, то громко рыгнул и, отбросив окурок, направился к своему «Саабу».

– Увидимся, – бросил он, не повернув головы, и Лахья еще какое-то время оставалась сидеть на качелях, пока его автомобиль не выехал со двора и вдали не затих звук мотора.

Вокруг ее головы танцевали комары, но она не обращала на них внимания. Она нашла способ, как избавиться от Матти, как избавиться от части самой себя, той самой части, которой, как ей казалось, она больше не заслуживала.

Наконец Лахья поднялась и вошла в дом, Вало последовал за ней. Вся семья собралась на диване в гостиной и в тишине смотрела новости. Слышно было только позвякивание чашек о поднос и пение сверчков сквозь открытое окно.

Благодаря Маире Лахья в первый раз в жизни поняла, что имеет право на многие вещи.

Что мир принадлежит всем и ей в том числе.

А не только всем остальным, всем нормальным.

Именно Маире рассказала ей о штуке под названием феминизм. В первый раз Лахья услышала об этом во время одного из их перерывов на обед, примерно в третью неделю их совместной работы, когда они валялись на траве позади библиотеки-почты-муниципалитета и смотрели на проплывающие по небу облака. Первой реакцией Лахьи был смех. Она перевернулась на бок и посмотрела на Маире.

Маире лежала, заложив руки за голову, и жевала травинку. Она не засмеялась. Тогда Лахья тоже перестала смеяться.

– Расскажи, пожалуйста, – попросила она.

– Что именно?

– Все, что ты знаешь.

Та вторая половина дня медленно тянулась за составлением каталогов. Поэтому почти все их время было занято беседами. Расставаясь вечером с Маире, Лахья ощущала себя новым человеком.

С гордо выпрямленной спиной она направилась к своему велосипеду, отстегнула замочек и покатила домой с совершенно новым выражением во взгляде, который был одновременно направлен наружу, в мир, и внутрь, в нее саму.