Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше - Лаура Санди Страница 9

Но мне некогда было придираться к мелочам, я решила примириться с таким ответом и поблагодарила её.

— Я тоже не боюсь тебя, Ноэми.

Прозвенел первый звонок. Перемена окончилась. Сестра Бенедетта чётко и ясно объяснила нам, что после первого звонка у нас есть ещё пять минут, чтобы вернуться в класс. После второго звонка мы все должны стоять за нашими партами.

Хотя я и не знала точно, сколько это — пять минут, но понимала, что очень мало. И уж точно недостаточно, чтобы выучить молитву Отче наш.

Будучи трусихой, я поступила, как детстве, когда оказывалась в безвыходном положении: не в силах заплакать, я до предела задержала дыхание и упала без сознания.

Мой первый день в школе оказался очень недолгим. В Колледже Верующих занятия начинались в половине девятого и заканчивались в половине пятого. А я уже в одиннадцать вернулась домой. Если не считать тридцати минут на дорогу, то я пробыла в школе всего два часа. Рекорд, которым можно гордиться.

Я просидела дома целую неделю. После того, как обняла у калитки маму, температура у меня подскочила до сорока.

Пришёл врач, который не обнаружил ни простуды, ни кашля, ни особых симптомов, вообще ни единого признака какого-либо заболевания, но тем не менее я болела.

Повышенная температура, которая держалась ещё несколько дней, служила единственным способом, каким моё тело могло защитить того абстрактного жильца, что появился в нём с недавних пор и в данный момент оказался в довольно трудном положении.

Уже на следующее утро, по правде говоря, я чувствовала себя лучше. Спускаясь по лестнице в кухню, чтобы позавтракать, я услышала, как разговаривают у камина мама и Мария.

К сожалению, папу в это время, видимо, особенно переполняло творческое вдохновение, потому что грохот от его молотка стоял во всём доме. Я плохо слышала разговор, но смысл его всё-таки поняла.

Когда Мария везла меня из школы домой, она сказала, что не ожидала от меня подобного поведения. Стыдно устраивать такую сцену, словно я — грудной младенец.

— Ты же обещала, что больше не будешь вести себя так, выходит, твоё слово ничего не стоит… Пустые обещания! — заключила она, и мне стало ещё хуже. Я ведь никому не собиралась сделать ничего дурного, я только хотела, чтобы не делали плохого мне.

Конечно, я знала, что мама всегда в ужас приходит, когда я падаю в обморок. Поэтому я давно перестала прибегать к нему, хоть он и служил самым действенным средством добиться своего. И в тот день применила, не подумав.

В ту минуту, в панике, мне и в голову не пришло, что где-то очень далеко от школы, занятая своими делами, может быть даже слушая в гостиной запись Мадам Баттерфляй, мама может разволноваться.

— Я не подумала об этом, Мария, — уточнила я, когда она остановила машину в аллее у гаража.

— Плохо, — ответила она. — Всегда нужно думать, прежде чем делаешь что-то.

До приезда домой она больше не разговаривала со мной, поэтому у меня не нашлось возможности переубедить её.

И всё же, сидя на ступеньке лестницы и уткнув голову между балясинами, я слышала, как она сказала маме, что я ещё очень большой молодец, если всё обошлось только обмороком. Потому что это же чистое безумие — без всякой подготовки выставить ребёнка за калитку, а уж определить девочку в школу к монахиням — вообще сумасшествие. Ничего мне не объяснив предварительно. И если у вас самый большой сад в городе — это ещё не повод, чтобы отправить в религиозный Колледж девочку, которая даже понятия не имеет, кто такой Бог. Проводить целые дни на воздухе в моём возрасте — это очень важно, кто бы спорил, как похвально и то, что мой отец не пожелал объяснить мне, во что верить, а во что нет.

— В самом деле, в самом деле, — говорила она. — Однако… Свобода тоже должна быть ограничена, чтобы ею располагать.

Разговор несколько усложнился, и мама отняла руки от лица.

— Леда ведь могла умереть… — произнесла она.

— Да ладно… Будет вам, синьора!

— И в этом была бы виновата только я…

— Синьора, прекратите наконец… Сейчас у нас проблемы посерьёзнее!

Мама тяжело вздохнула.

— Сколько раз я вам говорила? Кому суждено сломать шею, тот найдёт тёмную лестницу.

— Да, ты права, Мария.

— Ну вот и слава богу. Не будем преувеличивать. Град ещё не означает неурожай.

Мария если уж начинала, то могла говорить без конца, а мне во что бы то ни стало требовалось немедленно выяснить одну вещь. Ещё со вчерашнего дня мучил меня этот вопрос.

— Мама… — позвала я из-за балясин.

Она подняла голову, и лицо её осветила улыбка, она подошла к лестнице, и наши глаза оказались на одном уровне.

— Вы с папой старые? — наконец спросила я.

Мама растерялась и даже как-то выпрямилась, стоя внизу.

Мы так и смотрели друг на друга. Глаза в глаза. Очень серьёзно.

Потом Мария недовольно фыркнула и вновь принялась яростно махать своей метёлкой.

— Тебе в школе это сказали, да? — спросила она.

Я молча кивнула.

— Не сомневаюсь. Мне тоже так говорили.

Я надеялась получить какое-то толковое объяснение, но и представить себе не могла, что оно окажется таким, какое я услышала.

— Я — последний ребёнок в семье. У меня было ещё семь братьев. Первый на двадцать лет старше меня.

Я не понимала, при чём тут эта история про братьев. Но под конец её рассказа кое-что для меня всё-таки прояснилось.

Мои родители не старые. Просто у них имелись ещё и другие дети, которые родились на десять лет раньше меня.

Я с облегчением вздохнула и широко улыбнулась Марии и маме. Плохо, конечно, если Мария сказала неправду и мои родители в самом деле старые, но в любом случае это уже не моя вина. Виноваты Либеро и Фурио.

Время, которое я провела дома, а не в школе, заполнилось множеством событий. Невысокая температура, ещё державшаяся, не создавала мне проблем. Разве что я ощущала некоторую слабость, впрочем приятную, и тепло, которое словно окутывало и вроде бы притупляло чувства.

Я стала чуть слабее слышать, поменьше разговаривать и немного хуже видеть. Словно плавала в чём-то. Всё казалось мне более мягким и сглаженным, будто по ночам кто-то специально шлифовал острые углы. Поэтому, когда мне сказали, что Бог — это не человек, а Бог, и всё тут, впечатление от такого объяснения оказалось не сильнее, чем взрыв бомбы для глухого.

Права Ноэми.

Бог был, и всё тут. Если ты верила, что он существует, — значит существует. А не верила — значит, его нет. Если верила, что существует, — он помогал тебе. А не верила — он занимался своими делами. Справедливо.