Страх (сборник) - Валерий Белкин Страница 9

Пациента не было. Вильгельм, облегченно вздохнув, сел на стул, Солнце, по-летнему яркое, грело унылую комнату. Вильгельм улыбался, представляя себе счастливое лицо Яна. Спустя час, разомлевший и уставший, ушел. Внизу на его вопрос рассеянно ответили, что не знают, где пациент.

Около семи вечера в квартире раздался звонок телефона, и Ян мирно заявил:

– У меня все хорошо, как у вас дела?

Спокойный дружелюбный голос возмутил, Вильгельм обиженно буркнул:

– А у меня не все хорошо, я прождал тебя полтора часа!

– Так меня же не было, зачем вы ждали!

– Это уже чересчур!

– Подождите, – искренне удивился Ян, – забрали мама и отчим, я же не мог знать.

– Извини, и на самом деле, что это я.

А в среду поздно вечером позвонили из клиники.

Тревожный мужской голос попросил Вильгельма приехать к русскому пациенту. Жена взорвалась, она не могла понять, какое отношение имеет ее муж к лечебному процессу, и упрекнула его в мягкотелости и бесхарактерности.

Ян забился в угол постели. На одеяле рядом тускло светила ночная лампа.

– О, привет, что делаешь?

– Не видите – сижу.

– Хорошо, что ты дома, то есть в палате.

– А где я еще могу быть?

– Кто тебя знает!?

– Вот уж вы меня точно не знаете.

Вильгельм тяжело опустился на стул.

– Ты лампу поставь на подоконник, а то одеяло загорится.

– Вы думаете?

– Я знаю, уже горел.

– Извините, – пробормотал Ян и переставил лампу. – Как вы догадались прийти? Я вас ждал.

– Мимо проходил, думаю, дай, зайду.

– У меня бабушка заболела, и очень тяжело!

– Здесь хорошие врачи, вылечат.

– Так она в России, в деревне. Ей надо делать операцию.

– Сейчас всюду все могут, даже невероятное.

– Правильно, богатым слезки утирают, а у моей бабушки денег нет!

Вильгельм возразил:

– У нее есть дети, твоя мама, к примеру.

– Какие дети, одни пьяницы! Моя мать сюда переехала, спастись решила.

– Так давно же!

– Ну и что, там было лучше.

– Много денег надо?

– Много, да он богатый.

– Кто?

– Друг мамы, немец, у него их куча.

– Ну вот видишь. Он мужчина, просто обязан.

– Да бьет он ее, этот мужчина.

Вильгельм растерялся. Он не знал, что сказать, как сказать, как утешить. Попросить прощения – но в чем!? Ян пододвинулся к нему.

– Да вы не бойтесь… это у меня… иногда… так странно здесь, – он боязливо прикоснулся тонкими пальцами к вискам. – Вроде уже normalisiert, а сегодня снова…

Лампочка на подоконнике вдруг несколько раз мигнула. Вильгельм подошел, поправил шнур.

– Ночь такая теплая, настоящее лето.

– А в Берлине всегда лето и зеленая трава. Как жаль, что моя бабушка это не видит, – помолчал, добавил: – и никогда не увидит.

– Ну зачем так печально?! Надо настоять – и деньги вышлют, она же дочь!

– Спасибо, – Ян поспешно поднялся.

– Ну что ты…

– И все равно спасибо, – благодарно улыбнулся Ян.

Внизу молодой дежурный посочувствовал Вильгельму, пожелал доброй ночи.

Дома слово в слово передал жене беседу с пациентом, уняв ее нетерпение. Она предупредила, чтобы ни в коем случае не вздумал брать на себя оплату лечения чужого человека.

В следующее майское воскресенье сын с друзьями устраивали пикник. И Вильгельм настоял, чтобы взяли Яна. Позвонил в клинику, в ответ услышал: «Спасибо, я рад».

Ранним утром ребята с шумом собрались и уехали. Вернулись поздно, позевали и разошлись, вставать рано.

Он проснулся за час до звонка, синдром понедельника. Свет уже проник в спальню, тело сопротивлялось и дальнейшему сну, и бодрствованию. «И Яна ждет такая же морока, не уберечь», – и охватило странное чувство, словно он родил этого ребенка.

Сын сделал фото с пикника. Отец попросил для своего воспитанника. Взглянув на снимок, Вильгельм содрогнулся от хамства друзей сына к его мальчику, чуть не кинулся с кулаками на Грегора.

– Отец, успокойся! Ты сам просил, мы и взяли больного.

– Вы… вы что, не могли иначе?

На работе томился, не находил себе места. Вечером помчался в клинику, а в теле пульсировала одна-единственная мысль: «Ничего не бойся, я с тобой, я с тобой, ничего не бойся…»

В палате, задыхаясь, спросил:

– Ну что ж ты так, что ж ты?

– Как, вы о чем?

Ян лежал, свернувшись эмбрионом, Вильгельм лихорадочно поискал глазами одеяло, чтобы накрыть мальчика. Пижама на спине скомкалась, одна штанина задралась и обнажила беззащитную щиколотку. Не нашел и упрямо продолжал вскрикивать:

– Вот, вот, смотри! Посмотри, я прошу!

Ян послушно сел, посмотрел на фото:

– Играли, проиграл, бывает, – произнес безучастно.

И Вильгельм испугался. Взгляд отсутствовал, его просто не было – как зверек, забрался так глубоко, что не дозовешься. Растерянно добавил:

– Ты… ты зря допустил… Ты же мужчина, боец.

– Да?

– Конечно же, – горячо заговорил Вильгельм, – развернулся бы и дал всем в лоб!

Пациент протянул руку:

– Всего доброго.

…Фото продолжало угрожающе нарастать и заняло все пространство перед заляпанным майонезом лицом Вильгельма. И только сейчас он разглядел то, что происходило.

Не смотрел Ян в объектив, отводил глаза в сторону, стыдясь себя, виновато улыбался. Ах, Вильгельм, Вильгельм…

Неделя оказалась напряженной. Со вторника, после посещения клиники, с головой ушел в работу, не замечая никого и ничего, запретив себе вспоминать о Яне. В пятницу за ужином объявил, что совет фирмы утвердил его концепцию и передал в группу разработчиков. За последних 4 месяца он реализовал три различных заказа, получив приличную премию. Грегор громко поздравил мать с прибылью, все посмеялись.

На следующий день в субботу привычно направился к машине с целью, как и всегда, поехать в клинику. Остановился – будет ли он там желанный гость. Но влекомый то ли раскаянием, то ли состраданием, а, может, и тем и другим вместе, все-таки поехал к Яну.

Пациент не удивился его появлению.

Вильгельм спросил, как с математикой. Ян ответил – никак.