Джаз - Илья Бояшов Страница 9

Представляю себе, какой разразился фейерверк по случаю победы: крики, гомон, выстрелы в воздух; лицо монарха овевает норд-ост (физиономия князя, вскоре украсившая собой несколько десятков журналов, стала хорошо известна миру); глаза жены-княгини увлажнены; ликует сыгравший не последнюю роль в победоносной войне инфант. Новые колонисты, подобно поселенцам Америки, три века назад с таким же азартом прогнавшим «красномундирных» вояк, обозначают торжество всевозможными фаерами: над платформой взлетает все, имеющее отношение к хлопкам и огню, – от сигнальных ракет до непредсказуемых пиротехнических поделок. Сторонники Роя Первого обильно смешивают пивную пену с пеной морской, и волны, протекая под их выплясывающими ногами, покорно хлопают о железные устои новоиспеченной державы.

Кстати, через год состоялась еще одна попытка матери-родины отобрать у зарвавшегося отщепенца энное количество тонн никому, кроме Бейтса, не нужного металлолома. Имена участников операции мне неизвестны, кроме того, не отыскалось сведений о профессионализме атакующих, но вот в чем можно не сомневаться, так это в их исключительной робости: катера умчались после первых же предупредительных выстрелов. Бейтс окончательно восторжествовал. Английский суд, покряхтев над проблемой, бессильно развел руками: обладатель мизерной площадки сколько угодно мог теперь потешаться над поникшей юрисдикцией – государство коварного Пэдди (с каких только прокурорских сторон ни подбирайся к выскочившему, словно прыщ, дурацкому казусу, как ни желай ущучить захватчика, как ни пытайся загрести обратно беспризорный и ржавый хлам) находилось вне ее поля (все те же нейтральные воды, с которыми нельзя было ничего поделать). После виктории над полностью оконфузившимися властями княжество озадачило всех геральдистов мира появлением герба, за которым немедленно последовали флаг и гимн, своей величавостью вполне могущий поспорить с «Правь, Британия, морями…». Нет ничего удивительного и в том, что вскоре из перешедших под крыло Роя I Бейтса не менее, чем он, экзальтированных проходимцев, ставших подданными Силенда, уже можно было составить целую футбольную команду…

Мы последуем дальше…

9 октября 1967 года под мокрой крышей одного из домов душной муссонной Калькутты, будучи в гостях у сестры, расположился на коврике пронизанный от макушки до пяток «светом сознания Кришны», схожий и толщиной, и характером с закаленным трехдюймовым гвоздем индийский садху, тело которого было высушено бесконечными странствиями, а сердце поражено тремя впечатляющими инфарктами. Ученики, чуткие, словно сторожевые собаки – само воплощение трепета, – готовились внимать великому гуру.

Прежде чем перейти к славному Шриле Прабхупаде (его и сегодня с придыханием чтят приверженцы «Бхагават-гиты»), с некоторой грустью замечу: homo sapiens относится к тому престранному виду, засорить мозги которого всевозможными идеями, теориями, а то и откровенными бреднями исключительно просто. Зачастую все зависит от места появления на свет «мальков человеческих». Признаюсь, мне до сих пор зябко от мысли, что все мои взгляды и смыслы, которыми я напитан, которыми, несомненно, горжусь и ради которых кое-чем даже способен и поступиться, – всего лишь плод моего рождения именно в Советском Союзе, а не в дремотной Аргентине и не на полинезийском атолле, окруженном со всех сторон золотистой макрелью. Оглуши я криком платный нью-йоркский роддом (здравствуй, милая Вселенная!), то – не приходится сомневаться – уже через пару-другую лет казенный американский оптимизм прочно пустил бы внутри меня свои цепкие корни. Итогом моего гипотетического появления в Пондишери была бы незыблемая уверенность – единственной, всеобъемлющей и неоспоримой истиной является свистящий на флейте добродушный Кришна. И уж совсем заманчивые перспективы посулило бы автору этих строк израильское происхождение. Но я «вылупился из икринки» в социалистической России – вот почему в голове смикшировался удивительный по своему составу коктейль (отчаянный нигилизм плюс кодекс строителя коммунизма). Из этого следует вывод: мало того, что место обитания человека разумного – тонкая корка земной поверхности, приподняться над которой более чем на семь километров ему не позволит пресловутый атмосферный столб, а установившаяся выше (или ниже) пятидесяти градусов температура повлечет за собой верную его гибель (вид вынужден прозябать в чрезвычайно ограниченном диапазоне давления и температур, вырваться из которого биологически невозможно); мало того, что кожа его настолько тонка, а кости настолько хрупки, что почти любое столкновение – дерево, дверь, компания пьяных подонков – наносит ему непоправимый урон, но и бедная голова его просто не может быть свободна от химер, которые с детства усердно запихивают в нее оказавшиеся поблизости волею судеб маоисты или либеральные европейские профессора.

Шрила Прабхупада родился именно в Индии. Неудивителен и результат – уверенность этого почтенного во всех отношениях, деятельного проповедника в одной-единственной аксиоме, гласящей: свихнувшаяся планета, чтобы непременно спастись от козней дьявола, просто обязана дорасти до учения Господа Шри Чайтаньи. Ради подобной, совершенно радужной перспективы учитель самого Прабхупады напутствовал еще совсем зеленого Шрилу двумя незатейливыми пожеланиями, уместив в них всю последующую жизнь ученика.

Бхактисиддханта Сарасвати Тхакур сказал следующее: «Сознание Кришны… так необходимо человечеству, что мы не имеем права ждать…»

И добавил: «Если у тебя когда-нибудь будут деньги – печатай книги».

И Шрила не ждал, и Шрила печатал. Перед тем как со своими учениками оказаться в безнадежно дождливой Калькутте (тот самый день 9 октября), он успел пройти два посвящения; начать выпуск журнала с названием «Назад к Богу»; настрочить великое множество писем ко многим влиятельным людям, включая Махатму Ганди, советуя разно образным политикам непременно склониться к «сознанию Кришны» (в биографии неугомонного Шрилы вскользь замечено: «как правило, письма не получали ответа»); основать Лигу преданных, которая опять-таки, ради дела, без излишней скромности была объявлена им «духовной Организацией Объединенных Наций»; вконец рассориться с родственниками, приунывшими от неутомимой деятельности неофита; подхватить маленький чемоданчик, а также зонтик, запас крупы, сорок рупий и по бесплатному билету махануть на грузовом судне в Америку (по дороге туда сердце огненного Шрилы сотрясли два последовавших друг за другом инфаркта); неутомимо прочесать Штаты от Нью-Йорка до Сан-Франциско (инкубатор хиппи щедро поделится с неугомонным Шрилой искренними последователями); стойко остаться на ногах после еще одного сокрушительного инфаркта и с несколькими новообращенными возвратиться домой для весьма недолгого отдыха.

9 октября 1967 года отдыхающий гуру занял свой коврик. Как и полагается всем великим индийским учителям, проповедник был удивительно некрасив (достаточно взглянуть на бесчисленные фотографии), чего только стоит голиафова, по сравнению с высохшим телом, голова. Думаю, весьма впечатлит того, кто впервые наткнется на фото блаженного Шрилы, лоб мыслителя с двумя нанесенными белой краской параллельными полосами, а также его негритянский приплюснутый нос и отвисшие, словно у китайских божеств, до плеч дряблые мочки ушей. Кроме того, рот непропорционально огромен. Скорбное от природы лицо – сборище разнообразнейших морщин. При всем этом улыбка садху, вне сомнения, есть явление Космоса: по убедительным свидетельствам очевидцев, именно в ней проявлялась в полной мере та сокрушающая, невиданная по мощи, превосходящая силой миллион атомных взрывов и разящая наповал самого Сатану энергия, о которой две тысячи лет назад поведал языческому Коринфу один знаменитый проповедник (см.: Новый Завет, Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла. 13:4–8) и которую во всем мире скромно принято называть любовью.