Тревожная осень - Андрей Дымов Страница 9

Не выдержав боли и свалившихся проблем, он как-то позвонил Анне Ивановне и все ей рассказал. Услышав его сбивчивый рассказ, обычно сдержанная Анна Ивановна сорвалась:

– Что вы творите с собой? – закричала она. – Кто же так чистит желчный пузырь? Немедленно прекратите пить оливковое масло – это сильнейшее желчегонное! Вам что, вместо пляжа хочется оказаться в больнице?

– Спасибо, Анна Ивановна, и извините за беспокойство в отпуске. Я больше и не взгляну на масло, – испуганно тараторил он, представив себе, что могло случиться, не догадайся он посоветоваться с врачом.

Вскоре после завершения идиотского эксперимента с маслом ему полегчало, хотя время от времени желчный пузырь прихватывало.

В один из бесконечно длинных отпускных дней ему позвонил сын давнего приятеля Леонида, главного инженера одного из заводов Поволжья.

– Папа серьезно болен, у него самое плохое. Помогите найти в Петербурге хорошего хирурга. В нашем городишке, сами понимаете, какие врачи, – услышал он в трубке взволнованный голос.

Андрей Семенович тут же позвонил в Петербург своей знакомой, директору одной из крупных медицинских страховых компаний, и попросил о помощи. Александра Алексеевна заверила его, что он может спокойно отдыхать, она все решит.

Случись это до начала его собственных «предстательных» проблем, он бы немедленно набрал номер Леонида, расспросил обо всем и пообещал, что его знакомая все сделает в лучшем виде, и принятым в их среде начальственным матерком высказался бы насчет того, что операция пройдет «на ура» и друг выйдет из больницы здоровеньким. Андрей Семенович хорошо знал Леонида и понимал, что мог бы немного отвлечь его разговором от невеселых мыслей. Но, сведя приятеля с Александрой и тем самым оказав ему реальную помощь, он был не в силах оказать еще и моральную поддержку: на это не было сил. Как гласит пословица, «в доме повешенного не говорят о веревке».

Андрей Семенович презирал себя за эту слабость. «Наверное, такие стрессы в первую очередь ослабляют волю и характер, а это и есть самое тяжелое испытание, – думал он. – Но ведь ты сильный. Возьми и позвони Леониду». Однако превозмочь себя, к своему стыду, не смог.

В предпоследний день отдыха Дымов с дочерьми и внучкой поехал в дельфинарий. Почти физически ощущая радость Дашеньки, наблюдающей за ловкими морскими артистами, он едва не забыл о своей гистологии. Но тут сидящий глубоко внутри него голос тихо и раздумчиво произнес: «Интересно, а у дельфинов бывает предстательная железа?»

«Черт, – подумал Андрей Семенович, – достали и здесь. Никак не отпускают, ну прямо как бальзаковская шагреневая кожа какая-то. Кстати, а ведь, когда человек голоса слышит, это ж верный признак шизофрении? Достукался ты, генеральный директор. Слабак. Как подчиненными командовать, ты тут как тут, а как себе приказать, так и нет тебя».

Ему безумно хотелось напиться. До беспамятства, как в студенческие годы. Но как объяснить это семье? В их представлении у него все замечательно и нет совершенно никакого повода напиваться, так что, если он это сделает, они могут заподозрить неладное. А кроме того, потом ведь будет похмелье. Во много раз тяжелее обычного – из-за нервного ожидания результатов гистологического анализа.

«Ладно, не буду, – решил Андрей Семенович, – осталось продержаться всего каких-то три дня».

И вот наступило 31 августа. Суматошные сборы, безумство в аэропорту Пальма-де-Майорка, передача внучки встречавшему их в «Пулково» мужу дочери и первый послеотпускной рабочий день, во время которого Андрей Семенович наконец действительно забыл о том, что его мучило в последнее время. Вечером большая таблетка снотворного – и вот долгожданное (если можно так выразиться) утро 2 сентября.

Встал Андрей Семенович удивительно поздно – где-то в полдевятого. Ничего, что можно было бы трактовать, не снилось. Уже хорошо! Побриться, душ, запихнуть в себя стакан чая – ничего больше в рот не лезло, и на работу. На лестнице в парадном ни уборщицы с пустыми ведрами, ни соседской кошки. Отлично!

– На работу, Ванечка, – сказал Андрей Семенович, сев в машину.

За время его отсутствия на работе скопилось множество дел, которые теперь надо было разгребать. Андрей Семенович иногда шутил: «Я раб, прикованный к своему директорскому креслу цепями, причем приковал себя сам».

Зачем? И возможно ли освободиться? Это вопросы не для сегодняшнего дня. Но раб должен работать, так что «в офис, Ванечка».

Оказавшись в офисе, Андрей Семенович погрузился в привычную утреннюю рутину генерального директора большой компании, требующую концентрации внимания и быстрой реакции на множество новых задач. Но вот все оперативные вопросы решены, почта просмотрена и разослана исполнителям, банк отправлен. На часах – половина первого. Надо звонить Жизневу. Дальше тянуть незачем, да и просто глупо: все равно что прятать голову в песок. А это не для него.

Набрал отпечатавшийся в мозгу телефонный номер. Нажал зеленую кнопку вызова. То есть повторил ту самую операцию, которую десятки раз пытался проделать в отпуске. Черт, короткие гудки. Еще раз. То же самое.

«С кем он там трындит? Черт бы его побрал», – с поднимающимся раздражением подумал Андрей Семенович, но тут же начал себя сдерживать. Если телефон занят, значит, Жизнев здесь, на связи, – уже хорошо.

Дозвонился с четвертой попытки.

– Здравствуйте, Александр Владимирович. Дымов беспокоит. Не забыли такого? Как поживаете? – вежливо начал Андрей Семенович.

– Спасибо, ничего поживаю, Андрей Семенович, – ответил Жизнев после секундной паузы.

И сразу, в лоб, без вежливых прибамбасов (типа «как отдохнули, Андрей Семенович?» да «что почем на Майорке?»):

– Нам нужно встретиться, Андрей Семенович. Сегодня я не могу, уезжаю. Так что давайте в понедельник, часа в два, в «Вирайле». Вас устроит?

«Вот и ответ на вопрос, мучивший тебя столько дней. Можно не продолжать, все ясно», – думал Андрей Семенович, чувствуя, как спина, руки и лоб покрываются гадкой, липкой и вязкой испариной. Понятно, почему Жизнев не хочет говорить с ним о результатах анализа по телефону. Ответ плохой. Иначе почему не сказать?

– А у вас, Андрей Семенович, все в порядке?

Нет, он не будет сидеть в неведении до понедельника. «Не люблю, когда меня держат за болвана в старом польском преферансе. Я игрок, а не болван» – так говорил Штирлиц Мюллеру в фильме «Семнадцать мгновений весны».

– Все-таки, Александр Владимирович, как анализ? – еле ворочая сухим языком, спросил Андрей Семенович.

– Видите ли, – нехотя продолжил Жизнев, – из двенадцати проб у вас две плохие. Извините, у меня действительно нет времени, я очень тороплюсь.

Доктор закончил фразу совершенно другим, извиняющимся голосом.

– Хорошо. Спасибо. Извините. До понедельника, – короткими фразами «выстрелил» Андрей Семенович и повесил трубку.

Он оглядел свой кабинет. И внезапно все вокруг взорвалось безумной вакханалией звуков.