Бездна - Надежда Нелидова Страница 9

Я читала и смотрела много ужастиков и триллеров. Там убийцы, прежде чем совершить злодеяния, произносят длинные утомительные монологи и откровенничают с жертвами. До сих пор я думала, что это неудачная, высосанная из пальца придумка писателя или сценариста.

Но, видно, действительно, преступники – люди творческие, артистичные и испытывают острую потребность излить душу. Покрасоваться, какие они гениальные крендели. Как-то оправдаться, объяснить свои действия, разрядить обстановку. Заполнить пугающую тишину ворохом слов. Им требуется зритель. Возможно, они становятся чрезмерно болтливыми и общительными на нервной почве.

– Итак, вылезу бесшумно, – продолжает Маша. – Потом придётся избавиться от вас, бедные глупые мышата. Надеюсь, вы не соврали: река бурная и унесёт вас куда-нибудь в мировой океан, кормить рыбок… Будем надеяться, что к этому моменту вы отключитесь, иначе несколько минут дискомфорта вам обеспечено…

Маша прихорашивается перед карманным зеркальцем, приводит в порядок растрёпанные волосы. Кокетливо поправляет макияж, прежде чем встать на краю обрыва и снова включить камеру.

Светка разевает рот как та рыбка, которой нас собираются скормить. Шлёпает губами, силится что-то вякнуть. Может, по наивности надеется разжалобить Машу, чтобы она выдала нам противоядие?

Маша ещё говорит на камеру что-то душещипательное, прощальное. Раз, два, три. Трагический взмах руками – и она исчезает из нашей видимости и из видимости объектива.

Слышен испуганный короткий Машин вопль, шум, треск ломающихся корней – и через несколько долгих секунд сильный глухой всплеск снизу, сопровождаемый всплесками поменьше: градом осыпающихся камней и камушков.

Всё кончено. Но какая апатия! Хочется спать, спать – и ничего больше!

…Нет, не всё кончено. Кто-то мягко и тяжело прыгает с тополя, как большая кошка. Перед моими глазами мелькнул длинный подол, маячат ноги в знакомых туфлях. Откуда они взялись?! А впрочем, мне всё, всё, всё равно.

Ноги топчутся, прихрамывая, оставляя в земле дырки от каблуков. Один каблук укорочен. Ноги переступают через меня и через Светку, как через брёвнышки.

Мы недооценили коварную Ариадну! Она не тот человек, чтобы загадочно и беспричинно оставить нас в покое на несколько дней. Уж не знаю, каким невероятным образом: на то она и Ариадна – она подслушивала и преследовала нас с первого дня до последней минуты, и в курсе всего нашего плана! Она и сейчас пряталась, как тот рояль в кустах, вернее, на тополе, и вызнала всё про тайник.

Ариадна мельком кидает на нас взгляд и отворачивается. Мы её не интересуем. Она подходит к краю обрыва – и вдруг отшатывается. И мы видим, что из бездны торчит рука. Рука намертво вцепилась в тополиный корень. Земляной козырёк рухнул без Маши!

На этот раз, вопреки законам жанра, Маша не столь общительна, что вполне объяснимо. И Ариадна по понятным причинам не расположена к говорильне. Всё происходит в жутком молчании.

Маша умоляюще таращится на подругу, дышит с хрипом и цепляется за край обрыва, который на глазах превращается в сыпун. Земля накреняется и с шорохом ползёт, а Маша судорожно перехватывает и перехватывает руками длинный тополиный корень.

Такие трюки в 50 лет – и без каскадёрши! Нет, всё-таки не зря наши бабушки звёзды пропадают с утра до вечера в фитнес-клубах и тренажёрных залах, занимаются боди-билдингом и участвуют в проектах без страховки.

Мы со Светкой приподнимаем тяжёлые головы и с вялым интересом наблюдаем за происходящим. Я знаю, какое чувство не оставит женщину даже на смертном одре: когда ей откажут слух, обоняние, осязание и зрение. Его Величество Любопытство!

Кое-как подтягиваясь на руках (ниже пояса тело отказало), я ползу к краю обрыва – со стороны это выглядит как вихляние раздавленного таракана.

Сыпун разрушил «штатив» из камней и веток и волочит камеру к Маше. Она тянет руку к ремешку, как будто он может уберечь её от падения. Ариадна топает ногами, пытаясь поймать металлическую коробочку – как извивающуюся гадину, как увиливающую крысу.

Со стороны кажется, будто она пляшет на краю обрыва – жуткая картинка. Ей удалось: камера с драгоценной Машиной речью придавлена и метким пинком отправлена в полёт. Как и с кофемолкой, всплеск доносится спустя долгое, как вечность (или нам кажется вечностью) время.

Теперь Ариадна пятится от бездны, чтобы не съехать туда вместе с сыпуном. И напоследок, взвизгнув, задирает подол и со всей силы вонзает подточенный каблук в Машину руку. Ну, это уже совсем лишнее.

На секунду перепачканное в земле лицо Маши оказывается вровень с моим лицом. Глаза в глаза, зрачки в зрачки. Глаза белые и круглые, как пуговицы. Пуговицы с зияющими чёрными дырками посередине. В них боль и ужас. Секунда – лицо исчезает.

Ариадна отряхивает длинную юбку и садится на камень, вытянув притомившиеся больные ноги – передохнуть.

Я перекатываюсь на живот и утыкаюсь носом в землю. Прямо перед глазами суетится паучок, хлопотливо плетёт гнездо. Он-то не умрёт. Я думаю о Светке. О её неистребимой профессиональной операторской привычке снимать тайно и явно, снимать дублировано, снимать всегда, снимать везде, до дней последних донца.

Её смартфон запечатлел всё. Машу говорящую, Машу падающую. Ариадну, спрыгивающую с дерева, Ариадну, пляшущую на краю пропасти. Крупным планом Ариаднины туфли, известные каждой студийной собаке. Вонзающийся в Машину руку каблук, да и всю живописную борьбу на краю обрыва. После чего Светка ещё чего-то поколдовала над смартфоном и обессилено уронила белобрысую голову на руки, будто собралась вздремнуть.

Ариадна не знает про это. Да если бы и знала, боюсь, уже поздно… Драма на обрыве начала снимать свой обильный сетевой урожай просмотров. Видео, отправленное слабнущей Светкиной рукой на ютуб, сейчас, в данные минуты с бешеной скоростью набирает десятки и сотни восхищённых лайков, комментариев, перепостов и ссылок по всему миру.

Жаль (думаю равнодушно), что некому запечатлеть, как Ариадна будет избавляться от нас со Светкой. Тройное убийство собрало бы в три раза больше просмотров.

Я вижу со своей позиции, как Светку грубо хватают за ноги и тащат к обрыву. Толк ногой – и моя подружка медленно, очень медленно, раскинув ручки и ножки, вертясь и крутясь как мотылёк, планирует вниз. Может, она такая лёгонькая. А может, у меня помутилось сознание, и я воспринимаю всё как в замедленной съёмке…

На минуту у меня появляется надежда, что худышка Светка не утонет. Покачиваясь и отдыхая, как надувной резиновый плотик, поплывёт себе по течению и прибьётся к берегу, живая и невредимая. Но Светку закручивает в пенном мощном буруне, и она, мелькнув белобрысой головой пару-тройку раз, исчезает в воронке – навсегда.

Надо мною заносится туфля с острым каблуком… Увы: хомо хомини, как ни прискорбно, всё-таки люпус эст.

О, какая невыносимая вакуум хоррэндум! Какая клоака максима!