В Петербурге летом жить можно - Николай Крыщук Страница 9
В Петербурге летом жить можно - Николай Крыщук читать онлайн бесплатно
Администраторша с кукольным личиком смотрит на меня удивленно, прикидывая, что ей предстоит в будущем изображать: восторг, подобострастие или легче вступить в неформальные отношения во время круглосуточного дежурства…
Как встретил меня этот девятнадцатый! Так, будто не переводя дыхания ждал меня не только эти два дня, но и всю жизнь.
Солнце играло в нем само с собой. На немецких обоях были нарисованы русские березки. Труба скупо протекала по капельке в минуту, радуясь, по-своему, встрече.
Я бросился к тумбочке – она была хоть и поменьше прежней, но с ручками. А главное, на ней стояла недавно вымытая и сухая пепельница. Упал на тахту – не визжит. Включил лампу – горит! В углу брызги от итальянского шампанского запеклись – вот какие люди здесь жили. Я начинал понимать взгляд администраторши. Но это неожиданное повышение в чине мне, как, уверяю, и любому бы из вас, показалось просто восстановлением справедливости.
За окном пейзаж хоть и похуже, зато никаких тебе истребляющих покой звуков жизни. Слева, высунешься, видны столовая и библиотека. Проснешься утром, посмотришь и сразу можно понять, что они там себе думают – библиотека и столовая.
Включил кран и тут же свалился без сил. Через час просыпаюсь – сразу к воде: холодная. То-то же!
Выхожу: матери молодые, симпатичные детей прогуливают. Старички благородно беседуют и мне, улыбаясь, кивают. Я изображаю искренний же поклон. ВМW прямо у моих ног притормаживает, и товарищ мой из него выходит.
– Привет, – говорит, – и ты здесь? Заходи вечером, попьем чайку или чего-нибудь покрепче.
Старик вчерашний идет мне навстречу с пластырем на лбу, бьет себя рядом с пластырем и говорит зазнаисто:
– Подрался вчера!
– Я тоже, – отвечаю, – ночь всю эту во внутренних борениях провел. – И оба мы с ним хохочем.
– Пошли, – говорит старик и подмигивает, – би-гус. На обед – бигус.
Возвращаюсь с обеда и ловлю себя на том, что как-то весь подпрыгиваю. Мысли при этом в голове рождаются все такие философские и законченные. Что еще надо человеку для счастья? – думаю законченно. Или законченно тоже: что это мы так странно живем – сначала все отчаянные какие-то, потом все какие-то мучительные? И наконец: надо бы еще послужить человечеству.
Вдруг вижу, в мой бывший номер мужик ключом никак не может попасть. А рядом чемоданчик стоит. Так мне на какой-то момент опять муторно стало, вроде как от понимания круговорота беды в природе. Потом подумал: может быть, для него тоже лично забронировали? Тогда ведь совсем другое дело!
С Казанской он свернул на Вознесенский проспект, потом на Екатерининский канал и уже минут через пять был на Сенной площади. Шел и повторял про себя эти новые старые названия. Делать ему было нечего.
Город, ветшавший и обсыпавшийся на глазах, теперь, как при обратном прокручивании киноленты, возвращался к своему прежнему облику, который был нашему герою незнаком. Он ведь и по Сенной никогда не гулял. По Сенной гуляли Некрасов и Достоевский, а он – по площади Мира.
В течение всего его детства и юности реставрировали Спас-на-Крови. Затем (и до сего дня) на Сенной строили метро. Вероятно, дело было рассчитано надолго, потому что строители возвели для своих подсобных дел и круглосуточной жизни каменные домики. Теперь ему было интересно, какой акцией градостроители отметят последнюю часть его жизни и успеют ли?
Зимний день в Петербурге короток. На площади вокруг вечной строительной площадки уже зажглись гирлянды ларьков. Прямо посреди толпы намывают деньги наперсточники, глядя снизу вверх боязливо-нагловатыми глазами. Их обнюхивают беглые и брошенные собаки.
«Вкусные жареные колбаски в тесте – любую на выбор!» – щедро предлагает мужик в белом халате, накинутом на ватник. Раз в час мужик, оставляя на товарку лоток, бежит в соседнюю распивочную, заедая «очередную» той самой колбаской в тесте, которая ему и действительно, похоже, нравится. Краска жизни не сходит с его лица.
Молодая дама лет пятидесяти в протертом почему-то на спине каракуле со стервозным достоинством отвергает, наклонившись к окошечку ларька, один пакет ветчины за другим. Подкидывает на вес. Нюхает.
«А не отошла бы ты, мамаша!» – кричит из очереди кто-то нетерпеливый. А другой добавляет, задохнувшись смехом: «К большинству».
Очередь попалась почти юная и веселая.
Дама выпрямляется, дотрагивается пальцами до края каракулевой же шляпы и, скрывая невидимые миру слезы, улыбается:
«Это вы излишнее сказали». Затем идет прочь от ларька, гордо оскальзываясь.
Каждый вечер на площади жизнь выводит какие-то прихотливые узоры благодаря большому скоплению народа. Наш герой ходит сюда нагуливать сюжеты. Каждый вечер здесь прежде времени наступает Новый год.
Неожиданно прямо на него из «Салона причесок» выходит мужчина в живой меховой шапке. Он светится, радуясь, видимо, свежему комфорту.
«Часы не надо?» – спрашивает мужчина.
«Спасибо, свои пока ходят», – отвечает он и идет себе дальше. Но уже буквально через несколько шагов отчаянно начинает скучать: «Почему не посмотрел хоть какие часы-то? Дурак! За просмотр ведь денег не берут». И так ему захотелось посмотреть на часы. Но где теперь искать того продавца?
Часы ему были действительно не нужны. Да и смешно покупать с рук часы, когда все ларьки ими забиты. Но одно дело вообще часы, а другое – эти. Может быть, эти-то как раз и были теми самыми?!
Один и тот же сон снится ему всю жизнь. С разными вариациями, но всегда один, и всегда он в нем оказывается не на высоте, а к утру сон истаивает сосулькой так, что от него ничего не остается.
Какой-то Дом отдыха или загородная больница. Застекленная лестничная площадка с дверью на веранду. А может быть, и прямо в сад.
И везде: на земле, на лестнице, на веранде – валяются наручные часы. Все теряют их, и никто не думает поднимать. Никому они почему-то не нужны. А ему нужны.
Еще в своем безденежном детстве он мечтал о собственных часах, подолгу простаивал в живой тишине часового магазина, как внутри часового механизма.
Магазин был рядом с керосиновой лавкой. В лавке он тоже бывал часто. Смотрел, как продавщица в кожаном переднике зачерпывает из оцинкованной бочки, встроенной в прилавок, волнующего запаха жидкость, и жидкость играет отчетливыми белыми бликами.
В часовом магазине поблескивает круглыми очками старик-продавец, вокруг раскачиваются маятники и невидимо перемещаются бронзовые гири, где-то выпрыгивает механическая кукушка, за ней – другая, а грудному пению курантов предшествует долгий туберкулезный вздох часового механизма.
Все эти вздохи, пения, кукования и перезвоны возникают почти одновременно. Старик начинает заботливо поправлять стрелки и корректировать время, не выходя из своей задумчивости. Казалось, старик и жил в магазине, питался и ночевал здесь, и ночью, как на детский плач, просыпался на их голоса.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments