Голубые цветочки - Раймон Кено Страница 9

На террасе кафе влюбленные парочки упражнялись в поцелуях типа «засос»; слюна текла рекой по их влюбленным подбородкам; среди самых оголтелых «засосочников» находились Ламелия и ее гортранспортист; особенно увлеклась Ламелия, а гортранспортист все же не забывал время от времени поглядывать на часы, памятуя о своих профессиональных обязанностях. Ламелия же, закрыв глаза, с поистине религиозным пылом предавалась изучению чужого языка.

Но вот настал миг расставания, и гортранспортист медленно приступил к процессу расстыковки; успех достигнутого ознаменовался смачным всхлюпом. Гортранспортист утерся тыльной стороной руки и сказал:

— Надо сваливать.

И он увлажнил пересохшую слизистую рта глотком пива.

Ламелия поглядела на него обалдело. Гортранспортист вынул из кармана монеты и, постучав ими по столику, довольно громко позвал:

— Гарсон!

Ламелия обалдело на него поглядела.

Гарсон приходит, чтобы получить по счету. В этот момент Ламелия кидается на своего гортранспортиста и повторяет трюк с засосом. Молодой человек вынужден объясняться жестами, весьма, впрочем, красноречивыми. Гарсон сгребает монеты. Зрелище засоса отнюдь не засасывает его. Он удаляется.

Гортранспортист предпринимает новую расстыковку. Он действует мягко и грациозно, результат опять сопровождается смачным всхлюпом. Затем он вытирает губы тыльной стороной руки и говорит:

— Теперь и вправду пора сваливать.

И осушив залпом кружку, проворно встает. На него обалдело Ламелия глядела. Она также встала, говоря:

— Мне спешить некуда, пройдусь-ка я с тобой.

— Да знаешь, счас час пик, я буду психовать из-за опоздания, так что трепаться с тобой все равно некогда.

— Ничего, я погляжу, как ты крутишь свою билетную машинку, послушаю, как ты выкликаешь остановки, и буду счастлива.

— Еще вопрос, влезешь ли ты в автобус. Народищу будет!..

И его-таки было! Двести семнадцать человек топтались на остановке, образуя очередь в полном соответствии с официальными предписаниями. Ламелия встала в очередь, начало очереди вошло в автобус, автобус переполнился, а она все еще торчала в хвосте, среди несостоявшихся пассажиров, когда ее красавчик элегантным жестом крутанул лицом к ним табличку с надписью «мест-нет» и прозвонил к отправлению. Автобус отчалил, гортранспортист помахал рукой, адресуясь, вероятно, к кому-то, затерявшемуся в очереди потенциальных пассажиров, которая непрерывно удлинялась. Ламелия круто повернулась и попыталась пробиться сквозь этот хвост, что шел в рост. Она двигалась против течения, а кругом говорили:

— Эй, цыпочка, сама не знаешь, чего хочешь!

— Ишь куда прет, как будто тут без нее горя мало!

— Ох уж эти бабы, семь пятниц на неделе!

— Прет поперек очереди, и ей еще слова не скажи!

Какая-то дама вдруг заголосила:

— Вы чего толкаетесь! Не видите, что ли, мой живот?

— Если вы беременны, — огрызнулась Ламелия, — то и становились бы вперед, где вам положено.

Тут какой-то гражданин, с ходу не разобравшись в этом диалоге, разорался вовсю.

— Расступитесь! — кричал он. — Расступитесь, беременной женщине плохо!

— Расступитесь! О Господи, вам что, непонятно? Тут беременная!

— Да расступитесь же! Почет беременным и слава материнству!

— Расступитесь! Расступитесь!

— Расступитесь пошире!

Ламелию выбросило из толпы сострадателей, словно пучок водорослей на нормандский пляж. Она удалилась. Вновь прошла мимо кафе: парочки на террасе как присосались друг к другу, так с тех пор и не отлипли. Вконец исполненная меланхолии, Ламелия добрела до набережной.

Так, мало-помалу, она добралась и до «Ковчега».

Сидролен отдыхал на корме; удобно растянувшись в шезлонге, он не спал и не дремал, просто глядел вдаль. Появление Ламелии ровно никак не повлияло на его дефицит активности. И только когда ему принесли укропную настойку с минералкой, он вышел из транса, приняв разом сидячее положение и решение сообщить следующее:

— Заходил инспектор по судовым налогам.

— А я ехала в автобусе, — было ему ответом.

— Осмотрел все, от носа до кормы.

— Кондуктор был ну прямо умора.

— И я удостоился его поздравлений.

— Он каждому пассажиру отпускал шуточки.

— Он счел, что «Ковчег» достоин двух якорей в категории «А».

— Ну, он и меня не пропустил.

— Два — это, конечно, еще не три. Но тоже неплохо…

— Вы, говорит, чертовски складненькая, даже складнее, чем талонная книжечка, и уж куда пухлее, чем проездной билет.

— Конечно, за два якоря мне придется платить налог повыше, но ведь престиж дороже.

— Ну вы даете! Ну вы вообще!.. — вот так я ему и отрезала.

— Он отметил одну вещь…

— Но на меня все равно смех напал.

— Вы, говорит, называете это «Ковчегом», а на борту нет ни одного животного, вот парадокс! — Это верно, — ответил я ему, — но на каждый парадокс есть свой ортодокс. — Ладно, ладно, — это он мне, — мое дело было сказать. — А я ему: — И мое тоже. — С тем он и ушел. Он остался доволен собой, а я собой. В общем, если не считать еды, денек выдался вполне удачный, правда, он пока не кончился. Всякое еще может случиться.

— Этот тип… он мне нравится.