Подлинные имена бесконечно малых величин - Сергей Дигол Страница 9

Ее рано стали притягивать бутоны, у нее кружилась голова при виде мохнатости, наползающей на шею из-под воротника. Такие мужчины могли с ней даже не заговаривать, Анна и так бы пошла за ними на край света. Виктору Дьякону было суждено стать для нее идеальным мужчиной: при их знакомстве он был в футболке с вырезом на груди, а на первом же свидании подарил розу, ярко-алую, в плотном продолговатом бутоне.

Их первые месяцы вместе были временем безумия, от которого Анна очнулась, как от паров нашатыря, выслушав приговор доктора: только новое обследование и только в хорошей клинике. Клинику доктор выбрал сам и даже поехал вместе с Анной и Виктором в Киев, куда им пришлось ездить еще дважды и где, кроме уймы дорогих анализов и не менее дорогостоящих консультаций, их ждал еще один вердикт: только искуственное оплодотворение. В противном случае им грозила бездетная старость.

На процедуру денег уже не осталось, и Виктор попросил паузу. Года в два, не больше, уточнил он, будто с годами Анна будет лишь расцветать, наливаясь природным нектаром. Тогда же она узнала подробности о планах супруга.

– Это будет собственный бизнес, – сказал он. – Шелкография. Элитный бизнес будущего.

Анна мало что понимала в полиграфии, а от работы мужа на Кишиневском полиграфкомбинате ей доставались пахнущией краской вещи и головная боль из-за его скромной зарплаты. Про шелкографию Виктор говорил и раньше: кажется, это такой ручной метод печати, который теперь легко заменяли высокие печатные технологии.

– Понимаешь, – решил он объяснить жене изменения собственного мнения, – шелкография – это как виниловые пластинки. Помнишь, как все радовались, когда вместо них стали клепать компакт-диски? – Анна пожала плечами. – Нет, правда же. Виниловый диск легко повредить. Одна царапина – и все, иголка скачет по пластинке. Виниловый диск огромен, неудобен. Я знал человека, который в магазин «Мелодия» ходил с дипломатом – идеальным, кстати, футляром для безопасной траспортировки винила. А сейчас что? Уже и компакт-диски не нужны, все есть в интернете. И что же? Винил опять в моде, да еще в какой! Фанаты чистого звука в восторге: оказывается, ни на одном носителе нет такого естественного и органичного звучания. Попробуй купить виниловый диск – знаешь, каких денег он стоят? Знаешь, зачем «звезды» снова стали выпускать альбомы на виниле? – Анна снова пожала плечами, теперь с улыбкой. – Не потому, что хотят потрафить особо фанатичным ценителям, точнее – не только потому. От пятидесяти евро – вот сколько сегодня стоит виниловая пластинка. При Союзе стоила два рубля пятьдесят копеек в обычном конверте и три рубля – в ламинированном. Ну да, и до пяти рублей – это если исполнитель – иностранец, вроде Бони Эм или Джанни Моранди. С шелкографией происходит та же история.

Обычно муж был молчалив и хотя бы поэтому сейчас его стоило слушать с интересом. И, надеялась Анна, с доверием.

– Конечно, шелкография – исчезающий жанр, – продолжал Виктор. – Но такой же исчезающий, как пластинки на виниле. Кто их покупает? Те, кто разбираются в настоящем звучании. Кому нужны будут полиграфические изделия, изготовленные методом шелкографии? Совсем скоро – никому. За редком исключением. Но это исключение готово платить за шелкографические работы столько, сколько они никогда не стоили. Десять леев за визитку вместо одного лея, триста леев за буклет вместо тридцати. Продавать надо дорого, а не много – так считают все прогрессивные бизнесмены. А шелкография после исчезновения массовой шелкографии – это уже хэнд-мейд. Ручная работа, престижные полиграфические материалы, изготовляемые вручную. Сделанное как бы специально для тебя, как костюм у первоклассного римского портного, который все равно выйдет дороже, чем даже костюм от Хьюго Босса. Просто потому, что в Хьюго Боссе ходят еще тысячи людей по всему миру, а в пошитом лично для тебя костюме – лишь ты один. Индивидуальность, за которую не жалко переплатить, понимаешь?

И Анна старалась все понимать. И когда он купил шелкографское оборудование, ручной трафаретный стол, который пришлось собирать заново – он был такой старый, что не выдержал перевозки и развалился. Понимала она и трудности, разумеется временные и то, что поиск элитных клиентов – дело небыстрое и тут нужен ручной подход. Совсем как в мастерстве шелкографии.

Даже когда Виктор объявил о том, что платить за арендованный под занятие шелкографией подвал он больше не в состоянии, что станок окончательно рассыпался, а элитные клиенты, ценящие преимущества ручной печати, для Кишинева – несбыточная мечта, Анне все еще хватало понимания. В конце концов, без работы Виктор не остался – устроился шелкографом в издательство «Маклер» и те пятьсот евро, которые ему пообещали там, даже позволили ей облегченно вздохнуть: бизнес супруга все больше напоминал черную дыру, такую же бездонную, как расходы на бензин и медицинские обследования.

Внешне Виктор не менялся. Тот же бегающий неуловимый взгляд, та же немногословность и точно такая же, несмотря годы брака, дьявольская, может, из-за вздернутых бровей, привлекательность. И все же он угасал, плавился как свеча, и по ночам Анна все чаще убеждалась в верности своих догадок.

Страстный мужчина, покоривший ее напором и нежностью, – она не решалась делиться такими признаниями даже с самыми молчаливыми женщинами, – Виктор все реже проявлял к ней интерес и ее пугало то, что она чувствовала. То, что кроме нее у него больше никого нет. Иногда она еле сдерживалась, чтобы не признаться мужу в том, как она обожает его член – его запах, его напряженную дугу, его послушание и неповиновение. Член всегда казался ей слишком нежным, она боялась, что может повредить его одним неверным движением, и все равно безнадежно теряла голову и ускорялась, и прижимала мужа к себе, чувствуя внутри себя боль и сладость, выше которых в эти минуты не было самых больших загадок Вселенной.

Теперь по ночам она все чаще дышала ему в спину, пытаясь разглядеть в темноте затылок, и за все корила себя. За бездетность, за свой страх за него и даже за их общее безденежье. Жизнь все больше походила на сон, чужой и повторяющийся из ночи в ночь. Разбудить ее теперь был способен лишь страх, ее боязнь за человека за рулем, но Виктора, похоже, не заботило даже это ее переживание. Он был слишком спокоен в зале суда, и у Анны даже мелькнула мысль, что семь лет в тюрьме для мужа – еще одна желанная пауза, во время которой он рассчитывал разложить жизнь по нужным полочкам.

Что это скорее конец надежд, чем начало новой жизни, до нее дошло не сразу. Хватило недели без адвоката Флеймана, которого и не думал возвращать Виктор, хотя и попросить об этому мужа у Анны за эту неделю не было возможности. Дела вообще обстояли хуже некуда. Им не давали свидания, и Анна чувствовала, что сдается: незаменимость Флеймана теперь была очевидна хотя бы в том, что он мог добиться для нее общения с мужем, пусть и через зарешеченное окно, больше похожее на особо охраняемую сберкассу.

Анна даже позволила себе непозволительное. Подала шефу кофе вместо чая и начисто забыла о назначенной в офисе встрече с важным клиентом.

Неудивительно, что шеф обратил на нее внимание.

* * *