Время неприкаянных - Эли Визель Страница 9

Маленький мальчик сопровождал мать, когда та ходила на свидания в тюрьму: послушно сидя на скамье в парке напротив штаба контрразведки, он ждал ее, весь во власти одной ужасной мысли — а вдруг она не вернется? Каждый раз он стремглав бросался к ней, крепко-крепко обнимал. Подобно ей, он сдерживал слезы. «Все хорошо, — повторяла она. — Папа хочет, чтобы ты это знал». Ребенку хотелось верить, но всем своим сердцем он жаждал другого — вновь увидеть отца. Встречаться с ним хотя бы раз в месяц. Или даже в год. И чудо произошло. В то утро мама, появившись вновь, взяла его за руку. «У меня для тебя хорошая новость: ты увидишься с папой». — «Когда? — вскричал маленький мальчик». — «Прямо сейчас. Через минуту». Больше он вопросов не задавал. Позднее он пожалел об этом. Ведь он должен был заметить, что мама выглядела более подавленной, чем обычно. Удрученной? Хуже: испуганной до предела. Что узнала она этим утром?

Маленький мальчик никогда не забудет свою последнюю встречу с отцом. Плохо выбритый, исхудалый, с лихорадочно горящими глазами, узник прижал его к груди, шепча: «Ты знаешь, как я тебя люблю? Знаешь, малыш? Ты будешь об этом помнить?» Маленький мальчик, став большим, будет вспоминать об этом всюду, куда занесут его ноги. Он будет также вспоминать о боли, которую испытал, увидев в первый раз своего отца постаревшим, ослабевшим и растерянным. Прежде это был энергичный, излучавший оптимизм человек: он всегда знал, как идти по лабиринту жизни несчастных и обездоленных.

Но отец сказал ему и другое: «Помни, малыш, что ты еврей». Вот что сказал ему отец в тот день в тюрьме. Маленький мальчик не знал, что обнимает отца в последний раз, но знал, что сейчас больше, чем когда-либо, обязан слушаться его — и помнить его слова. Отец продолжил кротко и тихо, об этом он тоже будет вспоминать: «Ты рожден евреем, сынок, и ты должен остаться им. Твоя мать уведомила меня, что нашла прекрасную милосердную женщину, которая позаботится о тебе. Будь к ней почтителен. И будь послушен. И признателен. Ты будешь носить христианское имя, которое она тебе даст, но никогда не забывай, что в тебе воплощено имя моего собственного отца: Гамлиэль. Оно твое. Постарайся не запятнать его. Когда испытание завершится, вновь возьми его. Обещай мне не отрекаться от него. У каждого имени своя история. Обещай мне, мой маленький Гамлиэль, когда-нибудь рассказать ее…»

И маленький мальчик обещал ему это.

В сумрачной комнате для прислуги, с закрытой дверью и зашторенным слуховым окном, мать мальчика вновь и вновь пытается вразумить его. Тщетно.

— Я не Петер, я не хочу быть Петером, — решительным тоном возражает ребенок. — У меня есть свое имя. Ты же знаешь, дедушка подарил мне его. На память. Гам-ли-эль. Я люблю это имя. Может быть, оно не слишком красивое, но оно мое. Не хочу, чтобы его у меня отнимали. И папа не хочет этого. Я ему обещал. Он рассказал мне его историю, и теперь она принадлежит мне.

— Так ты не понимаешь, сокровище мое? Мы все в опасности. Спроси у этой милой дамы, она тебе скажет: всех нас подстерегает Смерть. Она гонится за евреями. Она не успокоится, пока не ощутит наше дыхание. У нас нет выбора, малыш: сейчас мы должны расстаться.

— Папа придет и спасет нас, я верю в него. Он найдет способ, чтобы мы оставались вместе.

— Я тоже жду его, я тоже в него верю. Но когда он вернется? В конце войны. А война может длиться еще много недель, месяцев…

— Что ж, я буду ждать…

Они умолкают. Уже светлеет. Илонка приносит ему чашку горячего шоколада, купленного по бешеной цене. Свернувшись клубочком в кресле, Петер начинает дремать. Когда он открывает глаза, его мамы здесь больше нет. Илонка передает ему письмо, которое он читает, сжав губы: «Мы решили дать тебе снотворное, родной. Для твоего же блага. Мы увидимся вновь, я уверена. Надеюсь, что скоро. И тогда я расскажу тебе новые истории. Они не будут печальными… Когда-нибудь, мой маленький большой мальчик, когда-нибудь ты поймешь».

Но это когда-нибудь не наступило никогда.

Того нищего, который вечность назад посетил нас в маленькой горной деревушке, где мы остановились после перехода границы, я потом увидел вновь. Неужели он знал, что мы собираемся перебраться в Будапешт? И в этот раз была Суббота, после полудня. Мама спала, а отец отлучился. Вечерело. Я чувствовал себя одиноким. И печальным. Внезапно открылась дверь. Я подпрыгнул от страха. «Отца нет дома», — сказал я гостю, который неподвижно стоял на пороге. «Я знаю», — ответил он. И я узнал голос нищего: «Я хотел повидать тебя. Ты ведь любишь истории, любишь их по-настоящему?» — «Да, — сказал я еле слышно. — И всегда, всегда буду любить их». — «Очень хорошо. Тогда садись и слушай».

Продолжая стоять, словно прислонившись к своей застывшей тени, он рассказал мне, что случилось со скромным слугой Баала-Шем-Това, «Бешта». Он поделился с Учителем своей тревогой: как ему прокормить семью после смерти хозяина? «Это очень просто, — ответил „Бешт“. — Ты будешь странствовать по миру и рассказывать истории обо мне».

Естественно, хасид последовал этому совету. С котомкой за спиной он переходил из деревни в деревню, из общины в общину, из дома в дом в поисках тех, кто был готов слушать его хвалы Обладателю Доброго Имени. Люди трудились не покладая рук и порой даже не обращали на него внимания, занимаясь своими делами. Лучшие из них, чтобы утешить его или откупиться, давали ему несколько монеток, которые он бережно хранил, чтобы вручить жене в канун праздника Пасхи. Однажды, пробираясь ночью в лесу, он потерял все свои жалкие накопления. Между тем на следующей неделе ему предстояло вернуться домой. Он заплакал. И в слезах зашел в синагогу ближайшей деревни. Его спросили, чем он так удручен. Он ответил, что зарабатывает на жизнь, рассказывая истории о своем Учителе, что потерял все деньги, а Пасха уже близка и его семья не сумеет накрыть традиционный праздничный Седер. Община, почти такая же нищая, как он сам, прониклась его печалью, но помочь смогла только советом. Владелец их деревни был человеком довольно странным: редко выходил на люди, не показывался ни в церкви, ни в кабаке, но всегда принимал того, кто знал какую-нибудь историю. Если та оказывалась новой, щедро одаривал рассказчика. Почему бы хасиду не попытать счастья? Бывший слуга «Бешта» отправился в замок, где его тут же принял хозяин: «Мне сказали, что у тебя в голове много славных еврейских историй, это правда?» — «Да, правда». — «Так чего же ты ждешь? Начинай!»

Хасид стал рассказывать о странствиях Учителя, его исчезновениях и появлениях в самых отдаленных местах, о совершенных им чудесах — как он спас отчаявшуюся женщину, как вытащил из тюрьмы неудачливого торговца, как помог одной вдове, как вылечил умирающего сироту, как освободил ребенка, похищенного злобными священниками. Каждый раз владелец деревни давал ему мелкую монету и говорил: «Продолжай». Так прошел весь день. И следующий тоже. В конце концов рассказчик взмолился: «Я иссяк. Больше ничего не могу вспомнить». — «Попытайся, — сказал хозяин, заметно помрачнев. — Покопайся в памяти. Давай же, соберись с силами». — «Я стараюсь. Ничего не получается». — «Попытайся еще раз, — повторил хозяин. — Собери все силы. Ты не пожалеешь». — «Не могу», — сказал удрученный хасид. Хозяин безмолвно проводил гостя до дверей, но тот вдруг остановился и, хлопнув себя по лбу, вскричал: «Прошу прощения, чуть не забыл… Я помню, как один молодой грешник пришел к „Бешту“ за помощью и советом: он свернул с правильного пути, порвал связи с Господом и своим народом, совершил ужасные непростительные дела и теперь страстно желал выйти на верную дорогу. Как этого добиться? „Бешт“ попросил меня оставить их на несколько часов. Потом позвал обратно. Перед уходом молодой грешник спросил „Бешта“: „Когда я узнаю, что раскаяние мое принято?“ И „Бешт“ ответил ему: „Ты узнаешь это в тот день, когда тебе расскажут эту историю“».